Пленники небес - [12]

— Я скоро, — сказал я и вышел, держа куртку на руке.

Под моими ногами громко шуршали листья орехового дерева. Обернувшись через плечо, я увидел, что она смотрит на меня сквозь стеклянную дверь, а к ней прижимается Алафэр. Боже, зачем я говорил с ней в таком тоне, мысленно ругал я себя. Она — лучшая женщина в мире, добрая, любящая, я чувствовал это, просыпаясь каждое утро. Это я был подарен ей судьбой, а не наоборот. Обо мне она пеклась много больше, чем о собственном благополучии. И я подумал, смогу ли я когда-нибудь изгнать демона пьянства из своей души.

Я шел по грязной дороге прямиком к припаркованному автомобилю. Внезапно я увидел, что водитель выбросил сигарету и завел мотор. Он выехал так, чтобы я не смог увидеть ни его лица, ни номера машины. Он дал задний ход, солнечные блики заиграли на лобовом стекле, резко развернулся в том месте, где дорога изгибалась и по обоим краям ее росли чахлые дубки. Последнее, что я услышал, — машина с грохотом промчалась по деревянному мосту к югу от участка, затем звук двигателя затих, и автомобиль исчез среди деревьев.

Я вернулся в дом, вытащил из кармана пистолет, достал патроны из магазина, завернул оружие в полотенце и снова убрал в ящик стола. Энни мыла посуду на кухне. Я подошел к ней совсем близко, почти прикоснувшись.

— Я вот что хочу сказать. Может быть, ты и не воспримешь сейчас мои слова, — начал я. — Ты очень дорога мне, и жаль, что пришлось говорить с тобой так. Я не знаю, кто были эти люди, но я не собирался оставлять это дело. Энни, если ты кого-то сильно любишь, ты ведь готов на все, чтобы защитить любимого человека. Так, и только так.

Ее руки застыли над раковиной, она неотрывно смотрела в окно на задний двор.

— Кто были эти люди? — спросила она.

— Не знаю.

Я ушел в гостиную и попытался углубиться в чтение газеты.

Несколько минут спустя я услышал, как она подошла и встала за мое кресло, почувствовал ее руки на своих плечах. Они были влажными и теплыми от воды. Потом она наклонилась и коснулась губами моих волос.

После обеда мне позвонили на станцию. Звонивший представился: Майнос П. Дотрив, резидент Управления по борьбе с наркотиками. Он сказал, что хочет поговорить со мной.

— Так говорите, — ответил я.

— Нет, в моем кабинете. Вы можете подъехать?

— У меня куча работы, мистер Дотрив.

— Тогда мы вот как сделаем, — ответил он. — Мог бы приехать я сам, на что у меня нет времени, к тому же мы предпочитаем разговаривать с людьми где угодно, но не на лодочной станции. Вы также можете подъехать сами в любое удобное для вас время, кстати, сегодня славный денек для прогулки. Или мы можем прислать за вами машину.

С несколько секунд я молча наблюдал, как негры ловят рыбу на мелководье на том берегу залива.

— Я приеду где-то через час, — ответил я наконец.

— Вот здорово. Жду с нетерпением.

— Никто из ваших не околачивался возле моего дома с утра пораньше? — спросил я.

— Да нет. А что, вы видели кого-то из наших?

— Если кто из ваших ездит на «корвете», то да.

— Приезжайте, и обо всем потолкуем. Я смотрю, вы тот еще фрукт.

— Что это за треп, мистер Дотрив?

Он повесил трубку. Я отправился на станцию и нашел там Батиста, который мыл в ведре пойманных им сомов. Каждое утро он выходил рыбачить в залив на своей пироге, затем вытаскивал улов на берег, потрошил и чистил рыбу обоюдоострым ножичком, сделанным из напильника, выдирал щипцами плавники и промывал тушки в красной от крови воде. Это был пятидесятилетний негр, совершенно лысый, угольно-черный, словно выкованный из цельного куска железа. Каждый раз, когда я смотрел, как он снимает рубаху и пот стекает по его лицу и широченным плечам, как он чистит рыбу и руки его становятся красными от крови, как он рубит головы сомам, словно полено на чурбаки, а под его эбеновой кожей перекатываются бугры мышц, я ловил себя на мысли, что рабовладельцам-южанам трудновато приходилось держать в повиновении ему подобных. Нашей же единственной трудностью в общении с Батистом было то, что Энни не всегда его понимала. Так, однажды, когда они вместе отправились на пастбище покормить наших коров, он попросил ее перебросить через изгородь охапку сена, причем полфразы произнес на ломаном английском, а вторую половину — по-французски, а Энни фактически не знала этого языка.

— Мне надо в Лафайет на пару часиков, — сказал я ему, — и я хочу, чтобы ты проследил, не появятся ли тут двое парней на «корвете». Если появятся, позвони шерифу, а сам иди в дом и присмотри за Энни и девочкой.

— Что такое «корвет», Дейв? — спросил он по-французски.

— Спортивная машина. У них она белая.

— Что они делают, эти люди?

— Не знаю. Возможно, ничего.

— Что я должен сделать с этими людьми?

— Тоже ничего. Понял? Только позвони шерифу и присмотри за Энни.

— Qui e'est ti vas fire si le sheriff pas vient pour un neg, Дейв? — спросил он и сам посмеялся своей шутке. — А если шериф не поедет к негру, Дейв, тогда что? Батист тоже не должен ничего делать?

— Я серьезно. Не связывайся с ними.

Он ухмыльнулся и снова принялся чистить рыбу.

* * *

Я сказал Энни, куда я собрался, и через полчаса уже парковал машину у административного здания в центре Лафайета, где и располагался штаб Управления по борьбе с наркотиками. Здание было большое, современное, эпохи Кеннеди и Джонсона, со стеклянными дверьми-вертушками, окнами тонированного стекла и мраморной плиткой на полу; однако прямо напротив располагалось старенькое здание полицейского управления и не менее древняя тюрьма — серенькое приземистое бетонное строение с решетками на окнах первого этажа, уродливое напоминание о недавнем прошлом. Так, даже я помню, как в пятидесятых годах в этой тюрьме казнили человека на электрическом стуле, который привезли из федеральной тюрьмы. Во дворе здания на грузовике с безбортовой платформой стояли два генератора, от которых к одному из зарешеченных окон тянулись пучки проводов. Чудесным летним вечером, часиков этак в девять, посетители близлежащего ресторана услышали крик и увидели вспышку света в решетке окна.