Пленник Зенды. Месть Руперта - [50]

– Знаю, знаю! Что нам теперь делать, Рудольф?

Я обнял ее и прижал к себе, говоря:

– Я уезжаю сегодня!

– Нет, нет! – вскричала она. – Не сегодня!

– Я должен ехать сегодня, пока меня не видели. Зачем вам желать, чтоб я оставался, разве…

– Если бы я могла уехать с вами! – прошептала она очень тихо.

– Господи! – сказал я резко. – Не говорите об этом! – И я слегка оттолкнул ее от себя.

– Почему? Я люблю вас. Вы такого же благородного происхождения, как и король!

Тогда я изменил всему, чему должен быть верен. Я схватил ее в свои объятия и умолял, страстно и безумно, уехать со мной, вызывая всю Руританию на бой. Она слушала меня, глядя удивленными, ослепленными глазами. Но под ее взглядом мне стало стыдно, голос мой замер, и я замолк.

Она освободилась из моих объятий, встала и оперлась о стену, пока я сидел на краю дивана, дрожа всем телом и сознавая, какую подлость я совершил. Мы долго молчали.

– Я – безумец! – сказал я мрачно.

– Мне нравится ваше безумие! – отвечала она.

Она отвернулась от меня, но я заметил слезу на ее щеке. Я ухватился за диван, ища опоры.

– Разве любовь главное в жизни? – спросила она тихим, кротким голосом, который внес спокойствие даже в мое истерзанное сердце. – Если бы любовь была главное, я бы ушла с вами на край света; сердце мое в ваших руках! Но разве любовь главное?

Я не отвечал. Мне стыдно вспомнить теперь, что я не хотел помочь ей.

Она подошла и положила руку на мое плечо. Я взял ее руку в свою.

– Я знаю, что говорят, будто любовь главное. Может быть, для иных оно и так. О, если бы я была из их числа! Но если бы любовь была главное, вы бы предоставили королю умереть в тюрьме.

Я поцеловал ее руку.

– Честь связывает также и женщин, Рудольф. Мой долг – остаться верной моей родине. Не знаю, почему Бог позволил мне полюбить вас, но знаю, что должна оставаться здесь.

Я не отвечал; она замолкла на секунду, а потом продолжала:

– Я всегда буду носить на пальце ваше кольцо и вашу любовь в своем сердце. Но вы должны уехать, а я остаться. И, вероятно, придется сделать то, что для меня горше смерти.

Я понял, о чем она говорила, и вздрогнул, встал и взял ее за руку.

– Поступайте, как хотите или как должны! – сказал я. – Может быть, сам Бог направляет вас. Моя участь легче; ваше кольцо останется у меня на пальце, ваша любовь в сердце, и никакая другая женщина не войдет в мою жизнь. Итак, да укрепит вас Бог, дорогая моя!

Внезапно нас поразили звуки пения. В часовне замка пели панихиду по умершим в этот день. Мне казалось, что поют отходную нашему погибшему счастью, что молятся о прощении за нашу любовь. Тихое, кроткое, скорбное пение доносилось то тише, то яснее, пока мы стояли, держась за руки, друг против друга.

– Моя красавица королева! – сказал я.

– Мой верный рыцарь! – отвечала она. – Может быть, когда-нибудь увидимся! Поцелуйте меня и идите!

Я поцеловал ее; но при прощании она вдруг прижалась ко мне, прошептала мое имя и без конца тихо повторяла его. Так я расстался с нею.

Я поспешно дошел до моста; там ждали меня Запт и Фриц. Под их руководством я переменил платье и закрыл лицо, как часто делал в последнее время; мы сели наконец у ворот замка и пустились в путь среди ночи навстречу пробуждающемуся дню; утром мы очутились на небольшой железнодорожной станции, на самой границе Руритании. До прихода поезда оставалось несколько минут, и я пошел с друзьями по лугу, вдоль ручейка, в ожидании его. Они обещали писать мне, оба были растроганы и взволнованы, даже старик Запт; о Фрице нечего и говорить. Я слушал их, как в полусне. «Рудольф! Рудольф! Рудольф!» – все звучало в моих ушах. Призыв любви и отчаяния. Наконец они заметили, что я не в силах их слушать, и мы молча стали ходить взад и вперед, пока Фриц не тронул меня за руку, указав на синий дымок приближающегося поезда.

Тогда я протянул им руки.

– Мы все расстроены сегодня! – сказал я, улыбаясь. – Но доказали свое мужество, не правда ли, Запт и Фриц, старые друзья? Мы совершили много дела в короткое время.

– Мы уничтожили изменников и прочно посадили короля на престол! – отвечал Запт.

Внезапно Фриц фон Тарленхайм ранее, чем я мог отгадать его намерение или остановить его, обнажил голову и поцеловал мне руку; когда же я отнял ее, он сказал, притворно смеясь:

– Королями не всегда бывают именно те, которые того достойны!

Старик Запт скривил губы и пожал мне руку.

– Потому что черт мешается и в это дело! – заметил он.

На станции люди с любопытством смотрели на высокого человека, старательно закрывавшего свое лицо, но мы не обращали внимания на их взгляды. Я стоял в ожидании поезда между своими друзьями. Потом мы молча пожали друг другу руки; оба – со стороны Запта меня это поразило – они обнажили головы и стояли таким образом, пока поезд не унес меня из их глаз. Окружающие нас думали, что какое-то знатное лицо путешествует инкогнито; в действительности то был только я, англичанин, Рудольф Рассендилл, младший сын благородной семьи, но человек без состояния и положения. Если бы стало известно все случившееся, на меня смотрели бы еще с большим интересом. Кем бы я ни был теперь, в течение трех месяцев я был королем; если гордиться этим не стоит, то, во всяком случае, впечатления были интересны. Вероятно, я бы долее задумался над этим вопросом, если бы не доносился ко мне сквозь пространство из зендских башен, от которых мы быстро удалялись, и не откликался в моих ушах и сердце скорбный женский крик: «Рудольф! Рудольф! Рудольф!»