Пленник волчьей стаи - [36]

Вскоре по кочевьям и стойбищам разнеслась удивительная весть: с одной из волчьих стай охотится какой-то человек-великан.

— Так уже было, — говорили старики, покуривая трубки, — Волки глазами уводили человека за собой.

— Так уже было, — говорили всезнающие шаманы, — Волки — хозяева тундры.

 

Весна осторожной росомахой подкрадывалась к стране оленных людей. Ее приход в эти глухие, безмолвные края, как всегда, был робок, едва приметен. Еще нередко налетали буйные, тугие ветры, принося с собой заряды то липкого, мохнатого, то мелкого, колючего снега, а потом опять сковывали Землю трескуны-морозы, и воздух стекленел, обжигал дыхание. Но все чаще и чаще небо освобождалось от облаков, словно отворялось, и тогда было видно, что оно становится синее, глубже. В такие, дни прямо на глазах набухали сугробы; из-под белой накидки свежих наметов начинали проступать грязноватые пятна старых снегов. В лунные ночи на полянах, на крепко спекшемся насте собирались табунки зайцев, затевая свадебные игрища. В берлогах ворочались медведи, тяжело пробуждаясь от спячки.

С наступлением весны волками овладело беспокойство. Они стали злее. Особенно свирепствовал Вожак. Все чаще он показывал свои клыки, все чаще бросался на собратьев, нередко оставлял на их плечах и боках кровавые полосы. Несколько раз Вожак скалил зубы и на Атувье, но не бросался, с трудом усмиряя свою ярость.

Изменилось отношение и других волков к пленнику стаи. Теперь редко кто из них приближался к Человеку, а если тот все же оказывался рядом, волки настороженно косились на него, тихо рычали и спешили отдалиться.

Только Черная спина оставался неизменным. Он по-прежнему устраивался на ночь у ног Атувье, без всякой боязни принимал от него кости после очередной охоты. Атувье не переставал удивляться такой привязанности этого красивого волка с умными, совсем «неволчьими» глазами. Однако, глядя на остальных, встречаясь с недобрыми взглядами Вожака, Атувье предчувствовал, что его пленению скоро должен прийти конец. Какой? Неужели стая однажды просто оставит его и уйдет на север? А может (об этом страшно было и думать) может, перед уходом она бросится на него, чтобы нажраться на дорогу?! И снова страх застыл у самого сердца. Как тогда, — в первые дни плена… И теперь Атувье пожалел, что не схватился с Вожаком в стране ламутов, когда они остались одни. Он мог бы убить Вожака, если бы тот встал на его пути к пастухам-ламутам. Мог! Но теперь было поздно. Вожак больше не оставался наедине с ним. Никто не оставался, кроме Черной спины. Только его, этого странного волка, своими повадками, своей привязанностью к человеку чем-то неуловимо походившего на собаку, по-прежнему не боялся Атувье. Всех страшнее был сейчас Вожак, Однако Атувье как мог скрывал свой страх: он уже не раз убеждался, что волки, как и собаки, безошибочно определяют характер, настроение зверя и человека, сразу распознают, храбрец он или трус. Презирая слабость, они признают только силу. Признают и подчиняются ей. Впрочем, он вскоре догадался, почему изменилась к нему стая, — волки готовились уйти на север, на берег холодного моря, в страну озер, где летом без особого труда можно добыть еду, куда приходят стада диких оленей. Там стая распадется: самцы станут отцами семейств и все лето будут заняты главным делом жизни — добывать пищу для детей и матери. А если так, то человек — ловец оленей — им больше не нужен. Что же ему тогда делать? Уйти? Да, надо уходить. Только как? Около него теперь неотлучно кружили то три, а то и четыре волка, ни на миг не выпуская его из вида. Они неотступно сопровождали его, держась на расстоянии, допуская мелкие передвижения пленника (да-да, он снова стал пленником!) лишь до определенной, только им видимой черты. За пределы же этой черты ему не позволяли выйти…

Но однажды настал день, когда сын Ивигина сбросил с себя сеть страха. Ему, как это уже с ним случилось однажды, надоело бояться. Да, волки страшны и коварны. Все, кроме Черной спины. И когда они все вместе показывают зубы, когда в их глазах зажигается недобрый огонь — он боится их. Боится. Но ведь и они теперь боятся его, Боятся его глаз, его рук, его верного ножа.

В молодое, сильное тело Атувье вселился дух храбрости, дух непокорности, и душа его снова восстала против плена. «Я должен уйти из стаи и вернуться к людям», — шептал он, лежа в пещерке.

Как и у многих пастухов, на ремне у него была привязана маленькая деревянная коробочка с крышкой, обтянутая шкурой молодого оленя и расшитая разноцветным бисером. В таких коробочках пастухи хранили оселки для заточки ножей, спички, гвозди, рыболовные крючки. В его коробочке тоже хранился оселок, а также три крючка и два ржавых гвоздя — вещи драгоценные для любого пастуха, ибо каждая железка в тундре, в сопках была в ту пору настоящим богатством.

Атувье теперь все чаще и чаще доставал из коробочки оселок и на виду своих серых охранников принимался оттачивать и без того острое жало ножа. Волки настораживались и завороженно глядели на страшный Железный клык первого бойца стаи. Атувье, искоса наблюдая за ними, замечал в их глазах затаенный страх.