Пленник - [4]

Участники конференции были пьяны, то есть разыгрывали из себя богему, раздавив по два пива; от такого поведения лично меня воротит. Почти сразу я понял, что единственный способ уйти отсюда в здравом рассудке – это притвориться, что их здесь нет, и разговаривать только с Ритой-Мэй. Но, судя по всему, это мне было не суждено. Меня засыпали вопросами на такие заумные темы, что я не могу даже вспомнить, о чем шла речь, вдобавок мне пришлось вытерпеть пятнадцатиминутный рассказ идиота Дэйви о каком-то дерьмовом графическом интерфейсе, который он сейчас разрабатывает. К счастью, Рита-Мэй поняла, в чем дело, и мы умудрялись время от времени обмениваться фразами о том, как невыносимо мы проводим время. Общаясь таким образом и не переставая снабжать себя напитками, мы держались.

Прошло около часа, когда мы случайно открыли для себя новое развлечение: притворяясь, что жадно внимаем сидящим перед нами живым мертвецам, мы начали, сначала в виде эксперимента, затем более смело, поглаживать друг другу ладони под столом. Собравшиеся уже здорово превысили свою норму, некоторые из них успели выпить по целых четыре пива и трещали без умолку. Они были так поглощены собой, что через некоторое время я смог повернуться к Рите-Мэй, взглянуть ей в глаза и кое-что сказать:

– Ты мне нравишься.

Я собирался говорить с ней по-другому. Хотел сказать нечто более взрослое и грубое. Но когда я произнес эти слова, то понял, что это правда, что фраза эта наиболее лаконично передает мою мысль.

Она улыбнулась, отчего в уголках ее рта образовались ямочки. Завитки ее волос отсвечивали золотом.

– Ты мне тоже нравишься, – ответила она, сжав мою ладонь.

«Ух ты!» – смутно пронеслось у меня в мозгу. Какое роковое совпадение. Вы думаете, что уже все на свете повидали, но в один прекрасный момент жизнь делает, что называется, обманный бросок. Наступил критический момент.

– Критический момент, – сказал я вслух. Вероятно, она ничего не поняла, но все равно улыбнулась.

Следующая картина, которую я помню: я стою, прислонившись спиной к стене, и земля уходит у меня из-под ног. Помню, что было холодно. И тихо.

– Эге, да он живой, – произнес чей-то голос, и все начало становиться на свои места.

Я лежал на полу бара, и лицо мое было смочено водой.

Я попытался сесть, но не смог. Обладатель голоса, веселый чернокожий бармен, который смешивал мне коктейли, подхватил меня за плечо и помог подняться. Я понял, что это он вылил на меня воду. Около галлона. Обливание не подействовало, и он проверил мой пульс, чтобы установить, жив ли я, а затем вытер лужу, в которой я лежал. Кроме него и унылого вида парня со шваброй, в баре никого не было.

– А где Рита? – наконец выдавил я. Я вынужден был повторить вопрос, чтобы его расслышали.

Бармен ухмыльнулся, глядя на меня сверху вниз.

– Ну откуда же мне знать это, а? – ответил он. – Во-первых, я понятия не имею, кто она такая, эта Рита.

– А остальные? – еле выговорил я.

Бармен красноречивым жестом указал на пустое помещение. Проследив взглядом за его рукой, я заметил часы. Был шестой час утра.

Я поднялся, дрожащим голосом поблагодарил его за любезное внимание и очень медленно вышел на улицу.

Не помню, как я добрался до отеля, но каким-то образом мне это удалось. Именно там я очнулся на следующее утро в десять, после нескольких часов сна в удушающей жаре. Стоя перед зеркалом в ванной, в резком свете лампочки, я разглядывал свое больное, одутловатое лицо и с ужасом чувствовал, как меня волна за волной окатывает Страх. Я отключился. Это было очевидно. Такое со мной случается, хотя и очень редко. Парни с конференции, мерзавцы, ушли и бросили меня там, без сомнения хихикая себе в бороды. Что ж, справедливо. Я на их месте поступил бы точно так же.

Но куда подевалась Рита-Мэй?

В течение десяти отвратительных минут, проведенных на унитазе, успокаивающих пятнадцати – под душем, во время отчаянной, полной слез борьбы с брюками, я пытался ответить на этот вопрос. С одной стороны, я не мог винить ее в том, что она бросила потерявшего сознание туриста. Но, вспоминая моменты, предшествовавшие наступлению тьмы и Страха, я сознавал, что мы с ней неплохо поладили. Она не казалась женщиной, способной кого-либо бросить.

Кое-как одевшись, я подполз к кровати и уселся на край. Я нуждался в чашке кофе, причем немедленно. Неплохо было бы выкурить штук семьдесят сигарет, но я, видимо, потерял свою пачку. План действий был ясен. Придется выйти из номера и уладить все эти проблемы. Но для этого нужны туфли.

Так где же они?

Их не было на полу, не было и в ванной. Я не нашел их на балконе – от утреннего света у меня так заболели глаза, что я вынужден был с визгом ретироваться обратно в полумрак комнаты. Я еще раз пошарил в номере, дошел даже до того, что стал на четвереньки и заглянул под кровать. Но под кроватью туфель не было. Их не было даже в кровати.

Туфли исчезли, и это была катастрофа. Ненавижу туфли, они меня утомляют; по этой причине у меня их всего несколько пар. Кроме стареньких сандалий, завалявшихся в чемодане с предыдущей поездки, те ботинки, которые я потерял, были единственной имевшейся у меня с собой парой обуви. Я предпринял еще одну изматывающую попытку найти их, стараясь как можно реже покидать кровать, но безуспешно. Вместо того чтобы просто пойти в кафе и решить насущные проблемы, мне придется надевать сандалии и топать на поиски чертова обувного магазина. Оказавшись там, мне придется истратить на пару проклятых туфель деньги, которые я решил оставить на покупку дешевых дисков и хорошую еду. Я подумал, что Господь излишне жестоко наказывает меня за пьянство, и в течение нескольких минут стены гостиничного номера сотрясались от яростных богохульств.