Плененные любовью - [37]

— Аманда, когда Чингу пришел ко мне в первый раз и заговорил о том, что хочет на тебе жениться, я расстроилась. Я не хотела расставаться с дочерью, которая принесла столько счастья моей семье. Однако после того, как я все обдумала, мне стало ясно, что, расставаясь с тобой одной, могу обрести гораздо большее счастье, когда придет время нянчить внуков. Ведь Великий Манито наверняка очень скоро освятит своим дыханием твой союз с Чингу. И поэтому мне не остается ничего другого, как радоваться тому, что ты уходишь, хотя сердцу больно будет без тебя. Опустеет без тебя мой вигвам.

От этих теплых, сердечных слов приемной матери в душе у Аманды растаяли последние остатки напряжения и тревоги. Девушка крепко обняла мать и прошептала, зажмурившись, чтобы не дать воли слезам:

— Спасибо тебе, матушка!

Наступил третий день ожидания. Аманда постоянно отлучалась в законченный Чингу вигвам, складывая аккуратными рядами вдоль стен туеса и корзины с зерном, мукой и вяленым мясом, которыми щедро поделилась с ней Нинчич. Чингу так напряженно следил за каждым ее движением, что под конец ей стало неловко, и она неуверенно оглянулась в тишине, вдруг воцарившейся в необжитом вигваме. Но ей так и не удалось понять, что же кроется за пронзительным взглядом черных глаз, и девушка невольно вздрогнула всем телом. А Чингу вопреки тем чувствам, что отразились все же на его лице, внезапно развернулся и выскочил вон, в очередной раз заставив Аманду подумать, что ей так и не дано полностью разобраться в мыслях чистокровного абнаки.

В последний день перед свадьбой Чингу отвел Аманду к родителям, встретившим ее с каменными лицами. Их неприязнь к будущей невестке была вполне очевидна, однако они хранили молчание и даже коротко кивнули в ответ, когда услышали о решении своего сына. После чего он поспешил увести нежеланную гостью.

День свадьбы выдался погожим, ясным. Он начинался вполне обычно — если не считать постоянного хихиканья и шуток сестер. Аманда смущалась и тревожилась. Молчаливая Нинчич обратила внимание на ее состояние, отозвала в сторонку и постаралась успокоить.

— Не надо бояться, дочка. Чингу — добрый и терпеливый, и он очень тебя любит. Тебе нужно лишь слушаться его со всей верой и любовью, на которые ты способна, — и тогда все будет хорошо.

Аманда кивнула, завидуя уверенности Нинчич. В последние дни Чингу вел себя все более странно. К тому же Аманда была совершенно неискушенной по части того, что должно случиться в первую брачную ночь. Ах, как ей сейчас не хватало матери, ее искренних, простых слов! А вдруг Чингу разозлится, когда узнает, что она не имеет понятия, как доставить мужчине удовольствие? В памяти всплывали жуткие истории об изнасилованиях, которым дикие индейцы подвергали белых женщин, и от страха и неуверенности ее бросало то в жар, то в холод. Ну что ж, по крайней мере ждать оставалось недолго — скоро она узнает, что уготовано ей судьбой.

Прозрачный октябрьский день их свадьбы уже клонился к вечеру, когда у входа в вигвам встали обе сестры, чьи милые юные мордашки сияли от радостного возбуждения. Аманда неохотно взглянула на них со своей скамьи, где уже давно сидела неподвижно, погруженная в невеселые раздумья.

— Пойдем, Аманда, пора готовиться, — прозвенел тонкий голосок Мамалнунчетто. Чолентит стояла рядом и зажимала рот ладошкой, чтобы заглушить рвавшееся наружу хихиканье. Аманда не двинулась с места, и Мамалнунчетто взмолилась: — Ну же, не тяни, Аманда! Нинчич уже ждет тебя возле пруда.

На непослушных, налитых свинцовой тяжестью ногах Аманда вышла из хижины. Девочки нетерпеливо схватили ее за руки и повели к пруду на лесной опушке. Обе так и сияли от восторга. Аманда, не в силах выносить их лукавые многозначительные взгляды, потупилась, пока шагала между рядами вигвамов, — ей казалось, что все жители деревни не спускают с нее глаз.

Нинчич с серьезным видом молча ждала их. Аманда почувствовала, словно во сне, как маленькие ручки ее сестер ловко стащили с нее всю одежду и потянули за собой в воду.

— Идем, Аманда! — звенели в воздухе чистые детские голоса. — Сегодня ты должна вся сверкать и быть самой красивой для Чингу! — Мамалнунчетто и Чолентит, повторяя процедуру, которой подвергли ее в день принятия в племя, набрали со дна полные пригоршни песка и принялись старательно тереть нежную белую кожу. С забавной сосредоточенностью и старанием они вымыли названую сестру с ног до головы, а затем занялись ее чудесными волосами. Наконец девочки сочли, что вполне справились со своей задачей. Тогда они вывели Аманду на берег, к Нинчич. Как и в прошлый раз, индианка старательно вытерла Аманду досуха и не удержалась от тяжелого вздоха, расчесывая дивные волосы. После долгих недель, проведенных с непокрытой головой под ярким солнцем, они успели выгореть до тусклого платинового оттенка. Тем временем солнце скрылось за деревьями, из леса потянуло прохладой, и Аманда невольно вздрогнула всем телом. Она потянулась за своим платьем.

— Нет, Аманда! — резко воскликнула Нинчич, и Аманда от неожиданности уронила одежду.

А Нинчич отошла туда, где лежало новое платье из мягкой замши — такое Аманде довелось увидеть впервые. Этот наряд был скроен так же просто, как и обычное платье, однако искусно выделанная кожа казалась почти что белой, а тонкая бахрома по вороту и подолу мягко колебалась при каждом движении. Еще раз старательно расчесав Аманде волосы, Нинчич украсила их головной повязкой, на которой были те же узоры, что и на платье. Затем приемная мать отступила на шаг, с удовольствием полюбовалась на плоды своего труда и едва заметно улыбнулась. Аманда с удивлением обратила внимание на то, с каким восторгом смотрят на нее младшие сестры. Внезапно Чолентит опрометью помчалась в деревню, скрылась на минуту в крайнем вигваме и тут же выскочила обратно, сжимая что-то в руках. Аманда не сразу разглядела, что сестра несет ей ручное зеркальце, наверняка захваченное во время очередного набега и хранимое как зеница ока обитателями вигвама, которые с беспокойством высыпали наружу и следили за тем, чтобы с их сокровищем ничего не случилось.