Плененная невинность - [4]

— А если я не уйду, меня уберет кто-нибудь из тех громил, которых вы привели с собой?

Мэйзи понимала: эти слова никак не помогут убедить Алексея в том, что она имеет какие-либо права на Костю, но его высокомерное отношение злило ее. Это не его дом, Костя — не его ребенок. А она — не мебель, которую можно так просто подвинуть в сторону.

— Вы здесь готовите? Убираете? — выпалил Алексей. — Честно говоря, я не привык объяснять свои действия прислуге.

— Я няня Кости.

Он тихо выругался, подозрительно глядя на нее.

— Так почему же, черт подери, вы не сказали мне об этом раньше?

— Я не понимала, что происходит.

Это звучало весьма неубедительно, но не могла же она сказать ему: «Вы обняли меня и тем самым сбили меня с толку, а потом я увидела ваше лицо и совсем растаяла от желания». Мэйзи прекрасно понимала, что такое с ним случается каждые пару дней, если не чаще.

— Я хочу, чтобы вы задержались и объяснили мне, что именно вы собираетесь делать. — Ее голос прозвучал нервно и сбивчиво.

Алексей явно не был готов ничего объяснять. Он смотрел на нее так, будто не мог поверить в то, что вообще разговаривает с ней. Тут из детской донесся крик.

— Костя! — одновременно воскликнули Мэйзи и Алексей.

Мэйзи вызывающе взглянула на него, побуждая его оттолкнуть ее, но он застыл в нерешительности. С одной стороны, он не хотел пропускать ее вперед, а с другой — не знал, как обращаться с двухлетним ребенком.

Мэйзи, пользуясь возможностью, первой направилась к детской, но он последовал за ней.

— Послушайте, — сказала она, силясь успокоиться. — Подождите здесь, не ходите за мной, а то малыш испугается, увидев незнакомого человека.

Алексей кивнул:

— Хорошо, я подожду.

Мэйзи прошла в комнату, освещенную ночником. Костя стоял на кровати с красным, заплаканным лицом. Увидев Мэйзи, он перестал плакать и протянул к ней пухлые ручонки.

— Мэйзи! — четко произнес он.

Мэйзи подняла его на руки — с трудом, потому что он был крупным для своего возраста, села в кресло и начала качать мальчика на руках — и делала это так непринужденно, будто занималась этим всю жизнь. Алексей полагал, что материнство для женщины естественно, но его опыт говорил об обратном — из всех женщин, с кем он встречался, он едва ли мог припомнить хоть одну, которой нравилось бы общаться с детьми. Он и сам не был большим любителем детей. Алексей был крестным Кости, но видел его лишь однажды — в день крестин в русской православной церкви в Лондоне.

— Я не думал, что он такой… маленький, — тихо произнес Алексей, боясь напугать мальчика.

При звуке его голоса малыш приоткрыл глаза. Мэйзи заметила, что голос Алексея похож на голос Костиного отца — чуть ниже, но с тем же акцентом, выдававшим, что английский язык не был для него родным.

— Папа, — неуверенно произнес ребенок тоненьким голоском.

— Нет, это не папа, — тихо ответила Мэйзи.

Алексей медленно подошел к ним, присел на корточки, чтобы не пугать Костю своим ростом, и серьезно проговорил:

— Здравствуй, Костя. Я — твой крестный, Алексей Ранаевский.

При этих словах напряжение Мэйзи немного спало. Костин крестный. Как же она могла забыть? В день крестин она лежала в постели с температурой, но ей рассказали о красавце Алексее Ранаевском. А теперь вот он — собственной персоной.

Алексей посмотрел на нее своими бездонными синими глазами.

— Вы его уложите, а я подожду за дверью.

Когда Мэйзи вышла из детской, дом снова показался ей пустым. Охранники исчезли, но она подозревала, что они где-то неподалеку. Стоя наверху лестницы, она прислушалась.

— Идите сюда, — раздался голос снизу.

Голос шел из ее собственной комнаты. Она чуть помедлила на пороге: Алексей стоял у окна. Он смотрелся совершенно неуместно в девичьей комнате, оформленной в светло-голубых и белых тонах.

— Сядьте, — коротко сказал он.

— Я лучше постою.

— Сядьте.

Мэйзи закатила глаза, но все же села на свою кровать. Алексей начал ходить по комнате, то и дело поднимая фотографии в рамках, рассматривая всякие безделушки, и даже заинтересовался флаконом любимых духов Мэйзи. Это ее нервировало.

Алексей удивился тому, что после четырех дней воздержания — в те дни он впервые за всю свою взрослую жизнь потерял интерес к сексу — желание с новой силой вернулось к нему, как только его тело соприкоснулось с телом этой девушки. Ее талия была незаметна под шерстяным свитером, но он ощутил ее изгиб, когда подхватил девушку на руки. Он догадывался, что ее грудь округлая и мягкая, а ее волосы, собранные в высокую прическу, на самом деле длинные и вьющиеся, и в них очень приятно запустить пальцы. Она была живой, настоящей, не похожей на моделей с толстым слоем косметики на лице и литрами лака на волосах. На ней, черт возьми, даже макияжа нет! Да ей он и не нужен — с такой-то роскошной кожей, с такими волосами…

Вдруг она встала.

— Господин Ранаевский…

— Алексей, — предложил он.

— Алексей.

Он понял, что она собирается произнести некую речь, и это его насторожило.

— Я не расслышал ваше имя.

— Мэйзи. Мэйзи Эдмондс.

— Садитесь, Мэйзи.

— Мне надо кое-что сказать вам.

— Сядьте.

Она села, но тут же встала.

— Нет, это очень важно. Я хочу поехать с Костей. Не знаю, каковы ваши обстоятельства и что вы для него приготовили, но я хочу быть с ним, пока он не привыкнет к новой обстановке. Кроме того, он пока ничего не знает. Когда ему все расскажут, я хочу быть рядом.