Племянник Вольтера - [3]

ПЛЕМЯННИК. Без скандала он бы ничего не добился. Того, кто во Франции не владеет бойким пером, всегда будут считать тюфяком. Мы любим, чтобы нас пощекотали. Интерес вызывает лишь то, что запрещено. И он это умеет лучше любого другого. Что с вами?

ФИЛОСОФ. Вы говорите о вашем дяде, а подразумеваете меня?

ПЛЕМЯННИК. С чего вы взяли? У вас же нет денег. А вот он, - он может себе это позволить. Сидит себе в Швейцарии, где невозможно его арестовать. К тому же, когда риск становится слишком велик, он просто прячет когти. Вы ведь знаете, как он пресмыкался перед своим другом, королем Пруссии. Вольтер - страдалец за истину, не смешите меня!

ФИЛОСОФ. Хорошо, согласен: время от времени он оступается, и каждый раз, когда с ним подобное происходит, он оказывается в нравственной навозной куче. И тогда у меня возникает желание обтереть его губкой и хорошенько закутать, подобно музейному реставратору, который очищает драгоценную статую.

ПЛЕМЯННИК. Разве? Вы, должно быть, забыли, как сами набросились на него, за его спиной? Утверждали, что он завистник, интриган, что он мелочен, труслив и мстителен. Называли его разбойником с большой дороги.

ФИЛОСОФ. Я так говорил?

ПЛЕМЯННИК. Люди, подобные мне, должны всегда держать ушки на макушке. Я без сплетен не выживу.

ФИЛОСОФ. Ладно, допустим. Но тогда вам наверняка известно, как он поступил по отношению ко мне. Несколько лет тому назад - у меня как раз возникли новые сложности с цензурой, - моему дорогому коллеге вдруг приходит в голову, что я должен выставить свою кандидатуру в Академию. Именно я, в это стадо гусаков! Разумеется, он точно знал, что у меня нет ни малейшего шанса. Просто захотел подставить ножку. Он даже писал моим друзьям. Одно такое письмо я сохранил: "Позаботьтесь о том, чтобы он познакомился с какой-нибудь влиятельной дамой - чем глупее, тем лучше. Пусть его в понедельник ей представят, во вторник они вместе помолятся Господу Богу, а в среду он ляжет с ней в постель. Тогда я гарантирую вам, что его изберут". Кто его просил обо мне заботиться? Плевать мне на его поддержку.

Короче, я его не выношу, а уж он-то меня просто терпеть не может. Мы никогда не встречаемся. Только обмениваемся дипломатическими нотами. Мы не вправе позволить себе роскошь вести войну друг против друга. У нас слишком много врагов.

ПЛЕМЯННИК. Видите? Господа философы всегда заодно, если им что-то угрожает.

ФИЛОСОФ. Вы вольны упрекать его в чем угодно, но не станете же вы отрицать, что он гений.

ПЛЕМЯННИК. Это-то и ужасно.

ФИЛОСОФ. И почему, позвольте спросить?

ПЛЕМЯННИК. Потому что все гении - чудовища. Не желают оставить этот мир в покое. За любой катастрофой кроется гений. Знай я историю получше, я бы доказал вам это в пять минут. Но, как вам известно, я полный невежда, потому что никогда в жизни ничему не учился; и, как видите, мне это нисколько не мешает.

Однажды, когда меня еще везде приглашали, я сидел как-то вечером за столом с одним министром. Исключительно умным человеком! И всем, кто желал его слушать, он объяснял, что для процветания народа нет ничего более благотворного, чем ложь, и ничего более губительного, чем правда. Я не помню его доказательств, но из них с абсолютной ясностью следовало: все великие мыслители - это чума. Если бы по кончику носа новорожденного ребенка можно было узнать, что в нем есть задатки гения, то его следовало бы тут же утопить.

ФИЛОСОФ. А ваш министр? Он, по-видимому, считал себя совершенным тупицей?

ПЛЕМЯННИК. Не думаю.

ФИЛОСОФ. Видите? Никому не хочется быть глупцом, и однако все они неистовствуют при виде тех, кто их превосходит. Нет ничего более раздражающего, чем гениальный человек. У великих мыслителей дело редко обходится без нарушений психики. Большинство из них резки и своенравны, склонны к высокомерию и мании величия, словом, они невыносимы. Ну и что? Что из этого следует?

ПЛЕМЯННИК. Что неплохо бы их передушить.

ФИЛОСОФ. Вы, разумеется, опять имеете в виду вашего дядюшку. Но чего, вы, собственно, хотите? Будь он честнейший человек, который каждое утро отправляется в свою контору или мелочную лавку, пунктуально каждый год делает своей жене по ребенку, добрый отец, добрый дядя, добрый налогоплательщик - что получил бы от него мир? Мы же взамен имеем дело с изворотливым соглашателем, человеком двуликим, натурой предательской - не буду утверждать, что он таков на самом деле, я привожу только худший вариант. Зато им создан целый ряд шедевров, достойных того, чтобы ими гордиться. Ну, что скажете?

ПЛЕМЯННИК. Для него самого, возможно, было бы лучше, если бы он прожил жизнь честного торговца чулками.

ФИЛОСОФ. Здесь вы, сами того не ведая, изрекли глубочайшую истину.

ПЛЕМЯННИК. Чего еще от вас ждать. Да, таковы уж вы, господа философы! Если наш брат изречет нечто разумное, так разве только случайно. Но, смею вас заверить, я вполне отдаю себе отчет в том, что говорю, по меньшей мере так же, как и все вы.

ФИЛОСОФ. Тогда объясните, почему стать чулочником было бы лучше для него самого?

ПЛЕМЯННИК. Но это же абсолютно ясно. Он и я, мы бы вели развеселую жизнь. Ему не пришлось бы сражаться с сильными мира сего. Никто бы не освистывал его пьес, ему не нужно было бы рыться во всевозможных фолиантах, и шевалье де Роан9 не приказывал бы, чтобы его поколотили. Будучи торговцем шелком с улицы Сент-Оноре, он бы не смог обойтись без меня. А я устраивал бы для него великолепные забавы - аппетитных девиц, чтобы отвлечься от монотонной семейной жизни, увеселительную поездку на лоно природы, первоклассное шампанское, партию в рулетку. Все это вещи, в которых я знаю толк!