Плечевая - [2]

Валька терла занемевшие пальцы, смотрела в окно. Там быстро исчезали последние дома деревни, фермы — длинные, вдавленные в снег высокими драночными крышами, — дымящаяся силосная траншея, скирды соломы…

Вот уже второй год наезжала в эту деревню Валька — пожить недельку-другую, отоспаться на простынях, подкормиться.

Случайно познакомилась с одной местной старухой: ехали вместе на попутке — бабке в дороге стало плохо с сердцем, в больницу идти отказалась, попросила высадить возле своей деревни, — а Валька вызвалась довести до дому.

Жила бабка с десятилетней внучкой, дойной козой и старым безголосым петухом. Сына ее лет пять назад убили, когда он в приступе белой горячки кинулся на кого-то с топором. Невестка, пошлявшись с год после того по чужим мужикам, умотнула в район за счастьем — да там и канула куда-то. Бабка ее не искала: боялась, как бы не отобрала внучку.

Валька пришлась ко двору. Поначалу просто наезжала проведать, переночевать. Потом стала задерживаться все дольше. Привозила гостинцы: колбасу, сыр, масло; конфеты или безделушку внучке; иногда — немного денег.

На деревне длинноногую ершистую девку с крепкими ровными плечами и высокой грудью заприметили сразу. Одарила природа Вальку красотой — не просто смазливым личиком, а настоящей, броской, картинной женской красотой: и темными, аккуратными, будто подведенными бровями, и чуть выступающими скулами, и точеным скульптурным носом, и крупными матовыми глазами, глядевшими из-под длинных ресниц временами задумчиво, но чаще — зло. Казалось, дай ей еще темно-русую косу да уложи ее короной вкруг головы — и выйдет та самая видная молодая русская красавица, образ которой выпестовало не одно поколение наших литераторов. Но косы у Вальки не было — была короткая стрижка с криво подрезанной челкой и смешным неукрощаемым хохолком на затылке.

Забеспокоились немногие оставшиеся в деревне девчата. Тревожно поглядывали вслед незваной чужачке молодые замужние бабы. Но беспокойство оказалось напрасным: Валька не замечала никого. Ребята попадались ей на дороге постоянно — останавливали вопросами, звали на танцы, в кино, сыпали вслед соленые шутки. Она проходила совершенно спокойно. Не стеснялась, не гордилась, а самым обыкновенным образом никого не замечала. Если приходилось отвечать, когда с ней заговаривали, ответы были коротки и односложны, как если бы на улице шумного города ее спросили, где станция метро.

Бабка на расспросы говорила всем, что Валя — дачница из Москвы и по делам службы часто бывает в их райцентре. Так к этому все и привыкли — и наконец отстали от Вальки.

Молодой шофер глянул на приборы и тревожно сказал:

— Иван, солярка кончается.

— Ничего, скоро заправка, — ответил его товарищ и повернулся к Вальке. — Тебе куда, девушка?

— Туда же, куда и вам, — по-прежнему не глядя на него, сказала Валька. — Вы в Березайке ночевать будете? Мне туда нельзя.

— Это чего же, с бандершей тамошней, что ли, поругалась? — как-то нерешительно, даже робко спросил Иван, одергивая в волнении ватник; глазки-насекомые вздрогнули и, замерши на миг, так и заплясали в щелках.

— Плевать мне на всех бандерш. Я — птичка вольная.

Иван еще больше ожил лицом и, быстро оглянувшись на сменщика, прямо и грубо спросил пассажирку:

— Водку будешь?

Молодой шофер, дернув головой, ошалело посмотрел на них.

— Налей, — коротко ответила Валька.

Иван сунул руку под занавеску спального места, достал початую бутылку, налил стакан. Валька выпила половину — протянула Ивану. Тот отказался:

— Нельзя: скоро за руль. Поесть хочешь?..

Валька лениво жевала куриную ногу, глядела вперед. Дорога с белыми вихрями поземки тянулась голая, темная: недавняя оттепель слизала с нее снег, и он еще не успел накопиться. Временами меж черных деревьев и белого снега проскакивали цветные пятна домов — из труб рвались и комкались под ветром дымки. Деревенские улицы были пустынны — лишь иной раз выскакивала к машине и с лаем бросалась вслед шальная собака.

— Костя, сверни вон за ту посадку и останови.

Молодой шофер вопросительно посмотрел на Ивана.

— Надо заднее левое поглядеть, — пояснил тот. — Я его второпях ладил, боюсь — спустило.

«СуперМАЗ» скинул скорость, свернул на кочковатое поле и, тяжело ворочаясь на ухабах, потащился вдоль березок.

— Тормози, — сказал Иван.

Потеснив Вальку, он выпрыгнул из кабины, дергая плечами от ветра и припрыгивая на ходу, добежал до заднего борта фуры.

Подошел Костя, сердито и подозрительно разглядывая Ивана:

— Колесо, что, на шоссе нельзя посмотреть?

— Ты что, не понял, что это за баба? — Иван был оживлен, коротко тихонько хихикал, чуть дрожа от сдерживаемого нетерпения. — Э-эх!.. Сразу видно — первый раз в рейсе. Это ж — плечевая!

— Кто?

— «Кто»… Б… дорожная. Нашего брата, шофера, обслуживает. Понял? Или не слыхал?

— Да говорили мужики что-то…

— «Что-то»… — Иван похлопывал себя по бокам и бедрам. — Их тут по дорогам, небось, целый батальон расквартирован. Так в машинах и живут. Возле нас и кормятся, и поятся. Сколько я их за свою жизнь перепробовал! — Иван причмокнул. — А вот такой красивой еще не видал. Ее приодеть — так хоть сейчас в манекенщицы. Повезло нам, парень!