Платоническое сотрясение мозга - [19]

Каждые пятнадцать минут через громкоговорители нам рассказывали о состоянии быка, о давлении пара в его чреве, зачитывали места из Книги судеб: смерть тореро неизбежна и прекрасна и наступит скоро, через двадцать минут, от удара железным фартуком и разрыва внутренностей. Где-то вдали мы слышали гул колес и свист железного гиганта.

Но, увы, там, на небе, никто не знал, что такое настоящая любовь. И все произошло, конечно, совсем не так, как написано в Книге судеб, потому что жена тореро, Лаура де Вивас, тоненькая женщина с золотистым пушком на затылке, любившая своего мужа больше, чем Иисус любил все человечество, совершила невероятный поступок. Она отдалась французскому капралу за четыре тринитротолуоловые шашки, помолилась так неистово, что стала прозрачной, и заминировала железную дорогу, соединяющую бычьи рога и ребра ее мужа, в самой середине отрезка.

И как только бык со скоростью сто миль в час и страшным ревом въехал на арену под всеобщее ликование толпы, как только тореро встал на рельсы и развернул мулету, тут же раздался взрыв невероятной силы. И чугунный бык сошел с рельсов и полетел под откос, а растерянный тореадор, от которого только что ускользнула посмертная слава, заплакал как ребенок.

Лаура бросилась мужу на грудь, мы с N прослезились, зрители пошли требовать обратно свои деньги в обмен на билеты, а мясники налетели на мертвое животное и давай разбирать его на части. Один схватил стальные никелированные ребра и побежал с ними прочь. Кому-то достался коленчатый вал, кому-то — свисток от паровоза, кому-то — эхо от свистка.

Пошел дождь, мы раскрыли зонт и решили пройтись по городу. Под зонтом нам было весело и тесно. Когда зонт несла N, капли падали мне на спину, а когда я — струи дождя бежали у нее по спине. Влажные, веселые и рассыпчатые, мы вернулись в деревенскую гостиницу.

На первом этаже находился трактир, где обычно справлялись деревенские свадьбы. Но сегодня на столе стоял гроб с телом покойника, вокруг сидели люди с каменными лицами, а над усопшим висел транспарант: «Социализм — это смерть».

Мы сели у окна.

— Что за сборище? — спросил я у официанта.

— Партийное собрание.

— А почему труп на столе?

— Они принимают в партию только мертвых.

— Не может быть.

— Клянусь, — сказал официант, сделал низкий поклон и ушел на кухню отдать наш заказ.

Ровно через пять минут стол был накрыт, и мы выпили подряд по два бокала прекрасного виноградного вина.

Вдруг один из сидящих смахнул с каменного лица пыль, встал и произнес:

— Социализм — это смерть, она всех рано или поздно уравняет в правах. Только смерть гарантирует настоящую экспроприацию частной собственности. Абсолютное имущественное равенство для всех — вот что такое смерть. Смерть — это и есть подлинная социалистическая революция.

Неравенство — основной источник зла на земле. Смерть уравнивает не только богатого и бедняка, но еще талантливого и бездарного, красивого и некрасивого, умного и дурака. Надо наконец признать, что ум и талант не меньшее богатство, чем недвижимость или счета в заграничных банках. Почему одни люди богаты, талантливы и красивы и еще умны вдобавок, а другие некрасивы, неталантливы и бедны? Где же справедливость? С этим давно пора кончать. Фидель был не прав, он ошибся, когда сказал: «Социализм или смерть», он оговорился, ему кусочек сухого дерьма влетел под язык, Фидель имел в виду совершенно другое, он хотел сказать: «Социализм — это смерть».

Все встали и запели «Интернационал». Дождь не прекращался ни на минуту. Когда коммунисты унесли тушку товарища, мы перебрались поближе к камину, от моего пальто, висящего на спинке стула, пошел горячий пар.

— О чем задумалась? — спросил я.

— Вспомнила, как мы с мамой учили алфавит.

— Как вы учили алфавит?

— По букварю.

— Ты помнишь свой букварь?

— Да, помню, синего цвета с тремя огромными буквами на обложке.

— Послушай, я придумал другой алфавит.

— Какой еще другой?

— Наш с тобой алфавит. — Я взял салфетку и стал на ней писать и рисовать:

А: Это голод.

Б: Это дождь, который льет не переставая.

В: Их глаза встретились, их пальцы коснулись друг друга.

Г: В ее бедрах спрятан клад. Он гремит при каждом резком движении.

Д: Облако разрублено надвое и кровоточит рассветом.

Е: В ее теле есть мокрый желоб, по которому стекает дождь. Дождь идет не переставая.

Ж: Наш герой вымок до нитки, он возвращается ночью домой, в горле пересохло, он пьет стекающую с крыш влагу. Когда касается ее плоти губами, он чувствует привкус ржавой жести. Вода вымывает из его желудка алкоголь, и он опять медленно пьянеет.

3: Отчаяние настигает его повсюду, но он не сдается.

И: Над городом летит медная черепаха.

Й: Она вся дрожит от любовной горячки.

К: Запах укропа откуда-то проникает во Вселенную.

Л: Все народы, населяющие планету, почему-то погрузились в тяжелую титаническую трезвость.

М: Он поедает намокших стрекоз, безжизненно ползающих по ее телу, стрекозы сверкают перламутром и вздыхают у него во рту.

Н: Она учит роль, но текст не прилипает к таланту.

О: Он опять вышел на улицу. Город занимается йогой. Огромный каменный город спит на битом стекле и смотрит в звездное небо.