Плата за страх - [2]
— Что этому кретину там понадобилось? Ведь ему нужно было свернуть налево.
Инженер сворачивает и едет по следу; время тянется для него невыносимо: глубокая ночь, и он обеспокоен. Наконец он подъезжает к водокачке. Автоцистерна должна быть здесь. Встав рядом с машиной, он освещает темень лучом подвижной фары. Ничего не видно, даже насоса, хотя шум мотора отчетливо слышен. Риннер бормочет сквозь зубы ругательства…
Риннер снова садится в машину, заводит мотор и продолжает поиски, иногда останавливаясь, чтобы прислушаться.
Шум насоса слышен все время. Теперь следы идут вдоль ручья; почва здесь песчаная, колеса буксуют. «Пикап» упирается в затвердевшую кучу песка. Мотор глохнет. Риннер пытается дать задний ход, но колеса зарываются по самые оси. Счастье еще, что есть лопата, широкая и прочная, закрепленная зажимами вдоль левой дверцы. Сначала Риннер срывает препятствие перед машиной. Потом откапывает перед каждым колесом что-то вроде наклонных канавок, устилает их сухой травой, которую рвет руками. Непривыкший к такой работе, он чересчур торопится, нервничает и скоро выдыхается. А толку мало! Лишь через десять минут ему удается выбраться. А метров через сто прямо на него неожиданно выезжает автоцистерна, Риннер вспрыгивает на подножку.
— Живо, живо, там уже почти не осталось воды! Шофер кивает головой и уезжает, ничего не ответив. Он тоже весь обливается потом.
«С чего бы это сегодня так жарко?» — говорит про себя инженер.
Он снова садится за руль. Автоцистерна идет слишком быстро, она тяжелее «пикапа» и не буксует; ее уже не догнать. Кроме того, облако пыли, которую она вздымает, ослепляет Риннера, сушит ему горло. Он останавливается, дает автоцистерне отъехать подальше. Успокоившись, он достает сигарету, закуривает, затягивается глубоко и неторопливо. Выключив зажигание, машинально нащупывает ручку приемника, вертит ее то вправо, то влево. Станция Лас Пьедрас, расположенная на скале над портом, ведет передачи в радиусе трехсот миль.
— Ах-ха-ха! Ах-ха-ха! — надрывается певец-негр, выступавший в клубе компании три недели назад.
Вдруг радио умолкает, свет гаснет. Проклятая, мерзкая тишина равнины воцаряется в ночи. Риннер нажимает на стартер раз, другой. Ничего. Тока нет. Стрелка амперметра, освещенная сигаретой, не реагирует. Янки чувствует себя чужим в этой пустыне. Враждебность окружающего его пугает.
Ударом ноги он захлопывает дверцу, на секунду задумывается, потом просовывает руку в окно, берет с сиденья сигареты и спички. Луч фонарика, подвешенного к поясу, прыгает впереди него. Риннер погружается в ночь.
Семь километров по песку — хорошенькое дело! Впрочем, вторая автоцистерна и без него успеет съездить за водой. Больше всего раздражает то, что приходится все время смотреть под ноги, а то собьешься с дороги. Если бы не это, ночная прогулка была бы не так уж неприятна. Он дышит полной грудью, подставляя лицо ветру. Небо то и дело бороздят падающие звезды. Столько желаний не загадать… Он идет, идет, проверяя пройденный путь по часам, и удивляется, что не видно ни огней вышки, ни фар второго грузовика. Его охватывает беспокойство, угрызения совести: ведь индейцы остались на буровой одни. Правда, старший мастер получил точные инструкции, но… Только бы они не вздумали менять режим подачи раствора. Этот мастер собаку съел на своем деле. И все же он поступил неосторожно.
Отблески факела Анако озаряют местность, но этот свет не успокаивает. Шестнадцатая буровая стоит в низине; ее увидишь только тогда, когда упрешься в нее носом.
Американец останавливается. Вдруг он замечает, что впереди уже нет следов. И сзади тоже: человек слишком легок, чтобы оставить отпечатки на твердой корке спекшегося песка. Стоило ему зазеваться, и вот он заблудился. На секунду он присаживается, собирается с мыслями. Вдруг все вокруг озаряется нестерпимо ярким светом, свидетельствующим, что он не так уж далеко от цели; и тут он понимает, что его буровая взлетела на воздух.
Свет ослабевает, но не гаснет. Железные осколки со свистом проносятся над головой, напоминая ему войну. В ужасе — а вдруг все произошло по его вне! — Риннер бросается бежать. Лишь благодаря чистой случайности он бежит к месту взрыва, ибо страх пересиливает в нем желание увидеть все своими глазами. Вдруг что-то ударяет его в грудь, он спотыкается, делает два больших скачка и падает на песок. Медленно поднимается — ноги его налились непонятной тяжестью, — сплевывает набившуюся в рот грязь и идет дальше. У него перехватывает дыхание. Нужно остановиться; он валится ничком на песок и, словно во время бомбежки, бессознательно всем телом вжимается в землю.
Старые правила еще никогда не подводили, и вот он уже снова на ногах…
До места добирается уже не тот здоровенный, чуть простоватый весельчак, каким его знают приятели по «Круду». Это человек с окровавленным и залепленным грязью лицом; он еле волочит ноги, сердце его разрывается от безумной гонки в темноте; он плюется кровью и сам не знает, что это — осколок или что-то лопнуло в горле… В ужасе смотрит он на столб огня, в котором корчится скелет буровой.