Пластинка из развалин Керкинитиды - [2]

Но главное, что привлекало Виктора, это возможность поставить интереснейшие опыты. Он напомнил мне, что сильная радиоактивность убивает инстинкты-то есть информацию прошлого. А поскольку есть средство, способное убивать память, должно бытьнужно только его открыть - средство, способное пробудить заглушенные воспоминания, дать возможность прорваться им в мозг. Перспективы открываются громадные: можно восстановить в памяти и проследить все сложнейшие извивы эволюции наших организмов за многие миллионы лет. И кто знает, какие неожиданные открытия ждут человека на этом пути?

Научные перспективы дикой этой гипотезы, если она подтвердится опытами, меньше всего интересовали меня. Говоря о профилактике психических заболеваний и о лечении больных, Виктор и не подозревал, что я был его первым пациентом.

О своей болезни я стал догадываться недавно. Со мной происходило точно так, как должно быть по теории Виктора. Вначале я быстро забывал эти проклятые сны - и все было хорошо. А недавно я вспомнил их все по порядку в жуткой последовательности. Все, что я видел во сне, происходило со мной, но в то же время это был вовсе не я. Будто чья-то чужая, незнакомая жизнь проходила через мой мозг. Это не были обычные сны, в которых события развиваются без логической связи, нет - то была настоящая жизнь с мельчайшими подробностями, деталями. И человек, которым я становился во сне, был ненавистен и противен мне.

Вначале память об этих снах не очень мешала - я мгновенно забывал их. Но они повторялись каждую ночь, и я помнил их все лучше и лучше. Дошло уже до того, что я в самом деле начал путать себя настоящего с человеком из снов. Это мучительное и страшное ощущение. Я понимал, что схожу с ума. И вот неожиданная встреча с Виктором могла спасти меня.

Не было, конечно, ничего приятного знать, что природа, создавая меня, допустила просчет - выдала брак. Но все же это лучше, чем если бы я окончательно свихнулся. А шло именно к тому. Я понял: мои сны - это прорвавшаяся через заслон память о жизни одного из предков. Предок этот не улитка, не земноводное - он человек.

Сны я запомнил настолько, что могу уже вполне последовательно рассказать их.

Начиналось неожиданно откуда-то со средины жизни того человека - ему было лет сорок, не меньше.

Я сижу в каменном кресле, оно возвышается в центре громадного купольного здания с многоугольным отверстием наверху. Была ночь, потому что над головой в отверстие видны яркие звезды и еще потому, что я знал: ночь. На полукруглых каменных скамьях передо мной сидят люди - их несколько сотен. Вторая половина купольного пространства позади меня пуста. В нишах стены горят факелы, под каждым - стражник в латах, вооруженный копьем и секирой. Воины стоят молча, недвижимо, как изваяния. Люди, сидящие на скамьях, одеты одинаково: в свободные накидки из легкой белой ткани. Под накидками - я это отчетливо представляю, - как и у меня, нет ничего, кроме набедренной повязки.

Многие из людей хорошо знакомы мне. По центральному проходу движутся двое, в руках у них украшенная драгоценностями корона, жезл и амулет. Я знаю, зачем они идут, но притворяюсь, будто не знаю, и разыгрываю притворство неплохо. Среди сидящих в зале есть люди, враждебные мне. Например вон те двое в третьем ряду справа от меня: один пожилой, с глубоким шрамом на виске и шее и другой, рядом с ним - молодой, с красивым, но ненавистным мне лицом. Эти двое понимают, что я проверяюсь. Вот они перекинулись между собой несколькими словами - я знаю: обо мне. Тот, что со шрамом, никак не выдал своих чувств, у молодого на плотоядных губах мелькнуло подобие улыбки.

Двое, что несли корону, приблизились к возвышению, поднялись на него и молча застыли рядом со мной. Одновременно с передней скамьи, полукругом опоясывающей трон, встали четверо старейшин. Они тоже взошли на помост. Один из них развернул пергаментный свиток, приготовился читать. Двое стражников сняли со стены факелы, поднесли полыхающие светильники ближе к трону. Мне слышен запах горящей смолы, слабый теплый ветер проникает под свободные складки легкого плаща, в купольном проеме надо мной мерцает яркая большая звезда. Только я могу видеть ее.

Самый старший в этом собрании - я помню его имя на том языке, которого настоящий я не понимаю - Бреттий.

Тихо, но отчетливо Бреттий читает то, что написано в свитке. Сборище людей в купольном зале - нечто вроде собрания выборных старейшин великого народа Бойекунуйи. Бойекунуйя - так звучит название страны моих снов. Это огромная страна, самая большая и могучая в мире. В зале на полукруглых каменных скамьях сидят выборные представители народов и племен, живущих в стране Бойекунуйи. Такие собрания бывают один раз в году, на них решаются самые важные вопросы.

Бреттий читает долго. Я делаю вид, будто смущен, и слушаю невнимательно. На самом деле я жадно ловлю каждую фразу и мысленно смакую ее. В свитке перечислены мои заслуги перед народами Бойекунуйи. В недавней войне я одержал несколько блистательных побед над вреллами, живущими на краю земли за ледяными горами. Заключил выгодный мир. Корабли вреллов, груженные мехами я рыбой, ежегодно будут приходить в наши порты - такова цена моих побед. Дальше в свитке было много слов о том, что я мудр и прозорлив, беспощаден к врагам, но снисходителен к ошибкам друзей, перечислено, как много полезных советов давал я на каждом собрании старейшин, говорилось о том, что своим процветанием народы Бойекунуйи обязаны мне.