Плащ душегуба - [4]
– Надо же, а время-то! – воскликнул Спенсер, убирая карманные часы в расшитую блестками сумочку, которую он прижимал к своей женской половине. – Мэр, я благодарен вам за чудный вечер. Ваши истории столь же самодовольны, сколь пространны и бестолковы, но сейчас мне пора идти.
– Давай-ка выпьем! – взревел мэр, поднимая бокал «Умбриа Виттионо» пятьдесят четвертого года – крепкое мерло, настоянное на великолепной смеси красного винограда из долины Напа и эссенции чистого героина (совершенно легального в Век Невинности и упоминавшегося как «Божье Снадобье»).
Калеб, стеснявшийся любых восхвалений, знал, что этот тост поднят в его честь. Поэтому, чтобы побороть смущение, он воздел свой пламенеющий сухой мартини, приправленный чистым кокаином и жидким мышьяком (и то, и другое также было абсолютно законно и известно как «Божья Понюшка» и «Божий Крысомор» соответственно).
– За те годы, что я состою мэром, мне несколько раз предоставлялась честь быть свидетелем героических действий, совершенных нашими правоохранительными органами.
«Ну, началось!» – подумал Калеб.
– Но ничто не может сравниться с тем, с чем я столкнулся, возглавляя горстку прожженных и закаленных бойцов в той роковой атаке на знаменитом холме Сан-Хуан.
– Испано-американская война произойдет не раньше 1898 года, – прервал его Калеб. – Если уж вы намерены заставить меня выслушивать ваши россказни, по крайней мере придерживайтесь фактов.
– Вы называете меня лжецом, господин Спенсер? – обиделся Рузвельт.
Калеб вздохнул. Самой неприятной частью его работы была необходимость щадить крайне деликатные чувства богатых и сильных мира сего. И все же он предпочитал иметь дело с Рузвельтом, который был всего лишь напыщенным себялюбцем, а не с негодяями, вроде Дж. П. Моргана и Рокфеллеров. А уж Уильям «Босс» Твид был худшим из всех. Спенсеру не раз приходилось обедать с Боссом Твидом, и каждый раз, выходя из-за стола, он чувствовал себя испачканным с головы до ног. Рузвельт, при всей своей высокопарности и неистребимой самовлюбленности, был его единственным союзником в борьбе против Твида и его коррумпированных подельников-демократов из Таммани.
– Отнюдь нет, господин мэр. Продолжайте, пожалуйста.
– И вот я на своем верном коне по кличке Забияка, в одной руке горн, в другой – на отлете – сабля. А кругом, со всех сторон, насколько хватает взгляда, – кровожадные индейцы.
Если все это должно было закончиться тостом в честь Калеба, следовало набраться терпения и подождать. Начальник полиции снова украдкой взглянул на часы: 9.23. Взгляд его остекленел, очертания рук расплылись и затуманились. Голос Рузвельта бубнил и бубнил, мерно и завораживающе, и это размеренное бормотание все сильнее погружало Калеба в оцепенение.
А на Десятой авеню Беззубая Старушка Салли наконец собралась и вышла торговать своими прелестями.
– Привет, командир! Как насчет погонять мышку в норке?
«Погонять мышку в норке» стоило ровнехонько шесть пенсов, «мокрая качалка» обходилась в 1–2 полупенсовика, в то время как «рыбка с соусом тартар» тянула на все два пенса. Если кто-то желал получить на всю ночь «неутомимую милашку» или «трехслойную бурилку», это оплачивалось дополнительно, и Салли всегда давала понять заранее, что не потерпит никаких извращений.
Приблизительно в 9.20 некий уродливо-жирный альбинос, выходя из самой «Настоящей Пиццы Рэя» на Одиннадцатой авеню, заметил, как Салли вперевалку брела по Восьмой улице. Позже он сообщил, что она рыгнула, выковыряла что-то из уха, отхаркнула комок «невероятного размера», а затем свернула на Девятую, направляясь на запад.
Так ее видели живой в последний раз, поскольку аккурат в тот же момент убийца уже шел через район Пятиугольника в нижнем Манхэттене. Шел он осторожно, ибо даже для него эти места представляли опасность. Здесь обитали многочисленные уличные банды, носившие необычные названия, типа «Блин с сиропом», «Чесночные головки», «Кофейки со сливками» или «Хрустелки со шмеером». Нередко эти шайки затевали яростные и шумные потасовки, которые продолжались всю ночь и после которых как минимум один член одной банды убегал домой в слезах. Однако сегодня вечером убийце везло. В районе Пятиугольника было тихо. Он двинулся по Бродвею, где остановился возле лоточника, чтобы купить стаканчик майонеза. В 1882 году человек по фамилии Хеллман только-только изобрел это масляно-яичное лакомство, но еще не сообразил, как им торговать. Он стал продавать его как мороженое, с уличных тележек. Жители Нью-Йорка просто обезумели от предложенного новшества и теперь с наслаждением поедали его ложечками из стаканчиков или из сахарных рожков посыпанным шоколадными крошками.
Покончив с майонезом, убийца прибавил шагу. В его жилах бурлила жажда убивать, увечить и калечить. Он быстро прошел три квартала до Геральд-сквер, где, подтянув повыше шерстяные брюки, перешел вброд глубокую, доходившую до пояса лужу навоза. В те времена еще не было автомобилей, и запряженные в экипажи лошади оставляли за собой солидные кучи. Чашеобразная форма Геральд-сквер (которая к тому же находилась ниже уровня моря) стала причиной того, что сюда стекалась большая часть городских экскрементов, а также большинство пропавших без вести граждан.
