Планы на ночь - [2]

— Чем меньше мозгов — тем мыслям просторней, — говорил он после очередной протечки, поломки или возгорания.

Я на него не обижалась. На самом деле «мне и мне» и нам обеим вместе порой было так хорошо, что любой третий, каким бы он замечательным ни был, все равно казался лишним до такой степени, что сам находил повод и исчезал с нашего горизонта на долгие годы и многие лета.

Моя подруга Юлька, хоть и недолюбливала Бородина, в смысле моей неполноценности была с ним совершенно солидарна, но в отличие от него, жалела меня чисто по-бабски, хотя периодически не отказывала себе в удовольствии вправить мне мозги, и надо отдать ей должное, это у нее неплохо получалось.

Вот и сегодня она взяла в руки свою маникюрную пилку и, не позаботившись о наркозе, приступила к трепанации моего черепа.

— Заткнись и слушай сюда, — вжик-вжик-вжик, — я не могу говорить о твоем бывшем муже только хорошее, потому что он у нас, слава богу, пока еще не покойник. Но и совсем не говорить о нем мне трудно.

Чпок — и в моей черепушке открылась маленькая потайная дверца.

— Мужики как вид делятся на две основные группы: просто мужики и Мужики с большой буквы.

Юлька засучила рукава и, просунув руку в образовавшееся в моей голове отверстие, стала там что-то мять и утрамбовывать.

— Твой Бородин, надо отдать ему должное, относится ко второй группе, — шмяк-шмяк-шмяк, — жаль только, что буква ему досталась неважнецкая.

— А разве бывают плохие буквы? — заинтересовалась я.

— Да, — продолжала Юлька, — бывают. Тебе достался строгий такой, классический вариант. Твой Бородин — чудак, причем с большой буквы «М».

Больше года прошло, как я рассталась с Бородиным, но все наши с Юлькой разговоры о мужиках заканчивались битвой на Бородинском поле. На этой от души политой кровью почве Юлькино красноречие расцветало буйным цветом, как будто он нас обеих бросил на произвол судьбы. По крайней мере, его незримое присутствие чувствовалось всегда, как будто он никуда не уходил, как будто он был среди нас.

— Юлька, ты не обижайся, — очнулась я, — но сама посуди, о чем бы мы с тобой ни говорили, все заканчивается Бородиным. Как будто он никуда не уходил, как будто он среди нас.

— Ты слышала, что ты сказала? — заржала Юлька. — «Как будто он никуда не уходил…, как будто он среди нас…» Добавь еще «земля пухом…» для полноты картины.

Я не выдержала и рассмеялась вместе с ней.

— Да-а-а, — глубокомысленно протянула Юлька, — как хороши, как свежи были раны.

— Лучше бы все же, чтоб это были розы, — вздохнула я, — а то с уходом Бородина что-то я совсем обесцветочилась.

— Тоже мне трагедия! — ухмыльнулась Юлька. — Возьми и купи себе розы! Сама! Как взрослая самостоятельная женщина.

— Когда сама — это неинтересно. Даже, я бы сказала, противно. Как самоудовлетворение. И грустно, и стыдно.

— Боже мой! — всплеснула руками Юлька. — Какие мы тонкие! Ты понимаешь, что ты говоришь? Это всего лишь цветы! Дети жизни!

— Ты все перепутала, — возразила я, — это дети — цветы жизни, а не наоборот.

— Ну и пусть эти дети растут на чужом подоконнике, а мы — свободные женщины, будем наслаждаться настоящими цветами, — подвела черту Юлька. — Хочешь, я сама тебе розы буду дарить?

— А я — тебе, да?

— А ты мне.

— Сделаем друг другу приятно?

— А почему бы и нет? — пожала плечами Юлька. — Неприятное нам другие сделают.

— Да уж, — вздохнула я, — с «неприятным» у этих других как раз все в порядке.

— Если ты снова о Бородине, то на этот раз не я первая начала, — взяла реванш Юлька, — плюнь и разотри, а растерев, забудь.

— Да я бы, может, и забыла, если бы ты каждый день не напоминала.

— Как тебе не стыдно, Маня! — обиделась Юлька. — Ну как у тебя только язык повернулся! Я ж как лучше хотела. Беду нельзя держать в себе, ее надо разговаривать.

— То есть расковыривать?

— Ну если ты так это понимаешь, то я уже и не знаю, что с тобой и делать.

— А ничего не делай! — разозлилась я. — Просто заткнись в тряпочку и не сыпь мне больше соль на рану.

— Как хороши, как свежи были розы! — вновь процитировала классика Юлька. — С чего начали, тем и закончим.

— Вот и славно, — успокоилась я, — а то — «давай сделаем друг другу приятное», а на деле причиняем друг другу боль.

— А ты знаешь, кого люди на самом деле больше всего мучают? — спросила Юлька.

— Не знаю, — не стала напрягаться я. — Котов и кошек, наверное?

— Дура! Причем здесь животные? — Юлька достала из сумки пачку сигарет и протянула мне: — Будешь?

— Ты не договорила, — отмахнулась я.

Юлька взяла паузу и, как великая актриса, держала ее из последних сил. Я сдалась первой:

— Ну?

— А все просто, — сказала Юлька и стала выпускать к потолку ровные никотиновые кольца.

На этот раз паузу взяла я. Юльке надоело выпендриваться, и она уже без всякого пафоса спокойно докончила свою мысль:

— Больше всего люди мучают тех, кого больше всех любят.

— Ты хочешь сказать, что если ты делаешь мне больно, значит, ты меня любишь?

— Естественно.

— Ты хочешь сказать, что и Бородин меня любит?

— А это как раз тот случай, то редкое исключение из правила, которое это правило только подтверждает.

— Типа бьет — значит, любит? — продолжала допытываться я.