Планшет разведчика - [22]

На сборы и минуты много. Документы? На месте. Похлопал по карманам — патроны тоже на месте. Пистолет за отворотом кителя.

Выскочив из окопа, сбегаю по холму. И вдруг слышу отчаянный крик:

— Стой, майор! Стой!

Быстро возвращаюсь назад. Что стряслось?

— Зря я из-за шинельки под пули совался? — У Леши дрожат губы, а голос ломается. — Зря?

Микола тоже строго смотрит на меня.

— С одной своей пистолью сквозь дивизию не пробиться. Как куропатку, подстрелят! Маскировка требуется…

Леша протягивает мне шинель мышиного цвета, я отказываюсь. Так не хочется надевать чужую, вонючую шинель. Шел же я налегке, перемогался, авось не замерзну. Не надену я эту шинель.

Снова собрался выскочить из окопа.

— Нечего шинелью кидаться, — в голосе Ми колы появляются командирские нотки. — Она сейчас больше автомата стоит!

Для Миколы очевидно, что я веду себя легкомысленно, и он чувствует за собою право командовать.

— Сбросить всегда успеешь, — уговаривает и Леша. — Зато угреешься. Опять же видимость совсем другая… Пусть Гитлер думает, что у него на солдата больше.

Действительно, чего это я ломаюсь?

Леша помогает мне напялить немецкую шинель. Ну, уж раз маскировка, то маскировка! Я наглухо застегиваю шинель на верхнюю оловянную пуговицу — до самого подбородка.

— Смотри-ка ты, чистый фриц! — бурно обрадовался Леша, а взглянув на рукав моей шинели, добавил: — Обер-ефрейтор даже!

Леша ручищей погладил обер-ефрейторские нашивки на моем рукаве.

Я торопливо подпоясался и неожиданно заорал на оторопевшего Лешу:

— Хенде хох, руссише Иван!

Ребятам весело.

— Быстро в чужую шкуру влез, — ухмыляется Микола, не отходя от бруствера окопа. — Каску не забудь. — Микола бросает мне немецкую каску, она валяется у него под ногами.

Я нахлобучиваю каску — как по заказу! Леша тем временем подает мне один из трех трофейных автоматов.

Ну, вот и все. Снова до боли сжимаем друг другу руки. Никто из родных никогда не был так дорог, как эти вчера еще неизвестные мне товарищи.

Сбегаю к подножью кургана по тому скату, где немцев нет. Ни одна пуля не просвистела близко. Да и вообще утихла стрельба. Оглядываюсь на ходу поблескивает лопата на нашей новой позиции, взлетают комья земли — закрепляются пулеметчики.

В последний раз, задержавшись на миг, гляжу туда, где остались товарищи.

Дорогие мои!.. Все бы отдал, чтобы снова встретиться с вами!.. В тяжкий час оставил я вас и сам остался без вашей помощи. Этого требует воинский долг, знаю, что требует, а щемит, щемит сердце… Леша машет мне лопаткой.

То-ро-пись! — несет ко мне ветерок Лешин голос, ослабленный расстоянием. — Торопись!

Последний взмах рукой, и я скрываюсь на опушке рощицы.

Бежать теперь не к чему — беспричинно бегущий немецкий обер-ефрейтор только вызовет ненужное подозрение. Пересекаю жиденькую рощицу и выхожу на шоссе.

…Далеко позади постукивают выстрелы. На шоссе тихо и безлюдно, но не успеваю я пройти еще полкилометра, как меня начинает нагонять ка кой-то велосипедист. Я оглядываюсь. Он машет мне рукой.

— Хальт! — слышу я немного погодя.

Мне бы спокойно идти своим путем, а я давай бежать — забыл, что переоделся, что я теперь в звании обер-ефрейтора.

— Хальт! — снова кричит велосипедист. — Хальт!

Очередь из автомата прошла над головой. Я резко обернулся, встал на колено и навел на велосипедиста автомат. Далеко, метров триста, но черт с ним, хоть напугаю. Даю очередь. Велосипедист исчезает. Бегу по шоссе, ожидая очереди в спину. Не стреляет почему-то велосипедист. Оглядываюсь — нет никого. Померещился?

Нет, не померещился. Минут через десять-пятнадцать вижу позади группу самокатчиков. Они изо всех сил жмут на педали. Некоторые посадили еще по солдату на рамы своих машин, так что их наберется десятка полтора. В гору они тянутся еле-еле, трудно им, но как только перевалят через взгорок… А впереди — открытое поле. Взобравшись на вершину, не останавливаясь, бегу что есть силы под уклон.

Что делать? Как использовать короткие мгновения, на которые я скрыт от преследователей? Спрятаться в кювете и, когда самокатчики сравняются со мной, ударить по ним в упор? Однако как только они появятся на взгорке и не увидят меня — поймут, что залег, и двинутся вперед, уже опасаясь засады, с осторожностью.

Сворачиваю с шоссе и бегу влево, в открытое поле, чтобы лишить преследователей преимущества в скорости: на велосипедах за мной не проехать. Однако у меня сил хватает лишь на то, чтобы пробежать метров двести, не больше.

Преследователи, бросив велосипеды, кинулись было вслед за мною, но тоже увязли.

У меня выбора нет — в грязь, в воду, в огонь полезешь, а для них сегодня эта погоня только развлечение. Охота ли самим мучиться ради того, чтобы кинуть еще один труп в придорожную грязь? Ругаясь, возвращаются они назад. А я счастливо набрел на проселочную дорогу, плотно укатанное полотно которой не смогла размыть талая вода.

В полутьме я оступился и угодил в какую-то неглубокую яму. Чуть плеснула подо мною студеная вода. Самокатчиков не видно и не слышно. Что же, можно двигаться дальше. Добираюсь, наконец, до линии телеграфных столбов. Ноги дрожат и подкашиваются. Не ухватился бы за столб — не устоял бы. Высоко над головою позванивают оборванные провода.