Планета Райад. Минута ненависти или 60 секунд счастья - [28]

— А как же машину водит? Права откуда? — задаю идиотский вопрос.

— Да какие здесь сейчас права? Отец и старший брат его погибли. Как — не знаю. Еще один брат, средний, кажется, в России. Рустам живет с матерью и двумя сестрами, они торгуют на рынке. Мы живем в одном подъезде. Когда он был маленьким, его бабушка часто просила меня приглядывать за ним во дворе. Он мне почти как младший брат. Семья у них была большая и очень приветливая, всегда помогут. Машина у Рустама от отца осталась, на ней товар возит. И меня заодно по-соседски.

— По-соседски? Мне показалось, смотрит он на тебя как-то иначе.

— Да что ты, говорю же, он ребенок совсем, я старше его на восемь лет! Хотя чеченцы и быстро взрослеют, — Ольга краснеет, — соседи здесь помогают друг другу. В нашем доме всего пять семей живет. Так вот Рустам — единственный мужчина.

Перед тем как проводить Ольгу, отдаю ей тексты нескольких новостных сюжетов, которые уже вышли в эфир, для того чтобы она перевела их на чеченский. Я вру, что наш телеканал сотрудничает с некоторыми газетами, выходящими на чеченском языке. Знаю, просто так она деньги ни за что не возьмет. А привлекать ее в качестве проводника передумал. Это неудобно для нас и может быть опасно для нее. Ольга оказалась очень педантичным и ответственным в работе человеком. Возвращая тексты, каждый раз уточняет множество деталей, спрашивает, можно ли изменить ту или иную фразу для большей корректности перевода. Я прошу не напрягаться, ведь «текст еще будет отредактирован в газетах». Плачу ей честно заработанный гонорар. По ее глазам вижу, что деньги им с матерью крайне нужны. Затем, когда Ольга уходит, прячу ее труды на дно своей большой черной спортивной сумки, с которой езжу только в Чечню.

Как-то Ольга пришла позвонить отцу вместе с Ольгой Ивановной. Они согласовали отъезд в Москву, назначив его на середину января. Это уже совсем скоро, осталось меньше месяца.

— Я волнуюсь немного по поводу отъезда, — говорит Ольга. — С одной стороны, Москва — мой родной город, с другой — я выросла в Грозном и совсем не представляю себе, как буду жить в Москве и чем заниматься.

— Будешь заниматься дизайном, чем угодно. Отец, в конце концов, что-то посоветует. Все лучше, чем здесь.

— Да, наверное, — Ольга неуверенно улыбается.

Мы попрощались с ней, как всегда, за воротами, на маленькой площади. Пожилые чеченки уже свернули прилавки с товаром и теперь гортанно покрикивают друг на друга. Все торопятся успеть домой до комендантского часа. Ольга привычно исчезла в грязно-белой скорлупе тонированной «шестерки». А я, глядя вслед удаляющейся машине, понимаю, что с каждым разом мне все труднее отпускать ее от себя.

* * *

В ТВ-юрте очередная пьянка. Наши соседи — съемочная группа одного из телеканалов — отмечают «дембель». Завтра приезжает их смена, а они возвращаются в Москву. «Официально» телевизионщики проставляются дважды: когда приезжают в Чечню и когда заканчивается срок командировки. Еще поводом может послужить эксклюзивный репортаж, за который похвалило руководство. Но поскольку здесь постоянно кто-то приезжает или уезжает, а репортажи выходят каждый день, то знаменитый стол под навесом накрывается регулярно. Когда важного повода все-таки нет, пьют просто так. Без повода.

Обычно на «официальные», большие пьянки приглашается весь ТВ-юрт и «зеленые человечки» из знакомых. Так журналисты называют военных за цвет камуфляжа.

Мы с Иваном и Пашкой готовимся к завтрашним съемкам. Иван собрал чистые кассеты, поставил на зарядку аккумуляторы. Пашка проверяет камеру. Я составляю график съемок, изучаю по карте район, в который поедем, набрасываю в блокнот тексты стендапов. Москва заказала сюжет о том, как живут мирные жители, оставшиеся в городе. Я думаю, что это хороший повод заглянуть в гости к Ольге. Но сначала надо заехать в штаб группировки федеральных войск на Ханкалу, записать дежурное интервью с военными об обстановке.

Мы присоединяемся к общему веселью, когда между Лехой Седовым, здоровенным оператором, и маленьким сержантом-контрактником завязался спор. Начал его «зеленый» человечек. Он кричал что-то вроде: «Все журналюги продажные твари, которые работают на «духов»». Все это он стал выкрикивать после того, как вдоволь наелся и напился за нашим столом. Кто он такой и кто его пригласил, никто не знает. Скорее, сам затесался, на халяву. Все недоуменно переглядываются. Леха пытается урезонить человечка, но тот только больше распаляется от спокойных аргументов оператора. Наконец контрактник попытался достать Лехино лицо кулаком. Но Леха проворно увернулся и схватил «зеленого» человечка одной рукой за воротник куртки, а другой — за ремень. Сделав рывок, поднял над головой. Постоял секунду как штангист, фиксирующий взятый вес, и грохнул контрактника об землю. Тот затих. Все сразу о нем забыли и снова стали пить, но минут через десять человечек очухался. Видимо, от мороза. Он вдруг резко вскочил и, визгливо вскрикнув: «Всё, хана вам всем!», вприпрыжку побежал в сторону расположения роты.

— За автоматом рванул, — догадался кто-то из военных, и пара «зеленых» бросилась следом.