Планета повелителя зверей - [18]

Повелитель зверей до последнего оттягивал тяжелый момент, когда придется вскрыть водонепроницаемую упаковку, что два года оберегала содержимое посылки, пришедшей с его родной планеты. Землянин тихо сидел со свертком в руках и, прикрыв глаза, выуживал из закоулков памяти образы, которые с успехом отгонял от себя во время пребывания в Центре демобилизации. Пока он не перерезал вощеный шнур, пока не подтвердилась его догадка о том, что там, внутри, еще можно было сопротивляться осознанию катастрофы, отнявшей всякую надежду вернуться назад.

Арзорцы, здесь в лагере, или в городе, или сотрудники Центра демобилизации, месяцами совавшие нос в его дела, или их начальник, который нехотя поставил печать на документах, — да что все они знали о том, как Далекие древние боги снисходят до людей, они, сроду не слышавшие их священных голосов?

Они никогда не поняли бы такого человека, каким был На-Та-Хей, дед Сторма, — жреца, вкусившего от мудрости предков, познать которую не смогли бы чужаки; индейца, видевшего и слышавшего вещи, недоступные простому смертному.

Но наука бледнолицых незримой стеной отделяла Хостина от деда, который лишь под угрозой наказания скрепя сердце все-таки согласился отправить внука в государственную школу. Сторму приходилось шаг за шагом привыкать к новому, учиться делать выбор между добром и злом, — потребовались годы, прежде чем он осознал, что за внешним соответствием правилам прячется внутренняя свобода. Хостин чуть было не отринул источник, из которого черпал силу его народ. Дважды его призывало государство, и дважды он возвращался к своим — мальчиком, юношей, а затем покинул Землю, заступив на службу. Но всегда пелена новых знаний стояла между ним и На-Та-Хеем. Недовольный ученостью внука на манер бледнолицых, старик крайне неохотно отвечал на вопросы Сторма об истории, обычаях и традициях дине. И все же кое-что мальчику удалось запомнить… Вот и сейчас в голове Хостина звучали отголоски древних песен, полузабытой музыки, которая, казалось, становилась все громче по мере того, как крепчал ветер с дальних арзорских вершин, а губы шептали старые слова разрушенного мира, откуда пришла эта последняя посылка.

Повелитель зверей не спеша разрезал тугой шпагат. Надо взять себя в руки. Обертка упала; Хо и Хинг подбежали ближе, привлеченные незнакомыми запахами.

В посылке и вправду прятались ароматы — нет, это не игра воображения!.. Вещи были завернуты в грубое, плотное шерстяное покрывало. Хостин жадно вдыхал запахи родного дома: жесткие складки пахли овцами, пылью и песком, навевая воспоминания о хогане — индейском жилище. Желая закрыть глаза, Сторм все же смотрел на красные, белые и иссиня-черные полосы одеяла, перемежающиеся с зигзагообразными концентрическими узорами.

Развернув покрывало, он, как и ожидал, увидел блеск металла: потускневшее серебряное ожерелье с бирюзой, браслет кето, ремень конча — старинные церемониальные украшения воинов дине, настоящие произведения искусства, отмеченные печатью времени, сотворенные предками задолго до его рождения.

Догадки Сторма оправдались: похоже, дед предвидел собственную смерть (или даже гибель всего мира) и нашел в себе силы простить внука, познавшего чужие порядки. На-Та-Хей стремился вернуть Хостина к истокам: этим прощальным жестом, передавая в дар древние украшения, завещал Сторму — последнему, в ком текла его кровь, — хранить память о родине, о великом прошлом — память, которую старик защищал столь ревностно, тщательно оберегая от течения времени и влияния извне.

И откуда в арзорской ночи вдруг взялись звуки ритмичного напева, наделявшего воинов силой?

Мчись дорогой Зверобоя,

Мокасины путь укажут,

Зверобой врага заманит,

Туго тетиву натянет.

Хостин не оставил Ларкину посылку. Он взял украшения, погладил холодное серебро, пробежал пальцами по бирюзовым кругляшкам… Ожерелье под рубахой студило грудь, кето туго сжимал запястье. Ремень конча Сторм свернул и убрал в походную сумку, а затем встал, сложил одеяло и перекинул его через плечо. Хостин никогда не носил накидки вождя; теплая, тяжелая и какая-то удивительно знакомая, она напоминала о дине — будто давно забытые руки, соткавшие ее, ласково прикасались к Хостину Сторму, изгою на чужой планете, навеки потерявшему дом.

Навеки! Повелитель зверей безмолвно взглянул на восток, на вершины гор вдали. Бросил шляпу на свернутую постель, подставил голову порыву ветра, налетевшего с высоких холмов, и отправился в ночь, освещенную двумя крошечными лунами. Поднялся на небольшое возвышение (которое и холмом-то не назовешь), а затем сел, скрестив ноги.

Дине всегда были тесно связаны со своей землей; в самые суровые времена они выбирали голодную смерть, но никогда не покидали родных круч и пустынь — их мира.

Он не смеет вспоминать! Сторм с размаху ударил себя кулаками по коленям, почти не чувствуя боли: все заглушала щемящая тоска. Вечный изгнанник, навсегда проклятый, пока не исполнит долг, который и привел его на эту планету. И все равно землянин колебался. Сам того не осознавая, Хостин обратился к древним поверьям: похоже, он утратил связь с магическими силами, защищающими воина. И пока не обретет ее вновь, пока опять не станет собой, пока не вооружится старинными ритуалами, он не встретится с Куэйдом. Время еще не пришло.