Планета МИФ - [3]

Курбан не ответил. Он продолжал неподвижно смотреть в лицо Берестова. Потом сказал:

— Кумыс пить нада. Кумыс… Джура носит…

— Спасибо, Курбан. Как он, внук-то?

— Хоро-ó-ша… — Глаза его потеплели. — Четвёртый класс уже…

— Чудный парень, — сказал Берестов. — Подрос он?

— Мал-мал… — покачал головой Курбан, в голосе его послышалась нежность и вместе с тем некоторое сожаление. — Совсем маленький…

— Ничего, — утешил Берестов. — У него еще все впереди…

Он сказал это и замолчал надолго, ушёл куда-то мыслями, нахмурился.

Курбан тоже молчал, не решаясь нарушить безмолвие.

Потом Берестов как бы очнулся, посмотрел вокруг.

— Ну а заповедник? Как твой заповедник поживает, Курбан?

— Пожива-а-ет, — как-то неопределенно качнул головой горец, — вот пойдешь, сам посмотришь…

Послышались быстрые легкие шаги, что-то зашуршало около приоткрытой двери, и в узкую щель проскользнула маленькая хрупкая фигурка мальчика с бурдюком в руках. Он остановился, привыкая к полутьме, потом разглядел Берестова, подошел к нему.

— Здравствуйте, дядя Саша, — сказал он звонко и очень чисто по-русски. — Это вам.

Он поставил бурдюк перед гостем.

— Спасибо, сынок, — Берестов привлек к себе мальчишку, поцеловал его в стриженую голову. У него были короткие жестковатые волосы. Потом он заглянул в его глаза — темные, блестящие, как переспелая вишня, увидел зрачки, светящиеся в глубине, — и почувствовал: стало теплей на душе.

— Ну, как ты живешь, дружок? Что нового?

— Хорошо живу, — сказал мальчик серьезно. — Я вас давно жду.

— Да вот не мог никак, понимаешь… — Берестов, словно извиняясь, провел ладонью по голове мальчика.

— Я камень интересный нашел, — сказал Джура. — Хотите, покажу?

— Очень хочу…

— Тохта, Джура, — укоризненно покачал головой Курбан, — человек отдыхать нада, работать нада…

— Нет-нет, работать сегодня я не буду. А походить мне полезно. Мы пойдем с Джурой. Обязательно. Я хочу посмотреть твой камень.

Мальчик радостно глянул на деда, потом развязал бурдюк, осторожно налил в глиняную пиалу прохладного кумыса.

Даже сквозь стенки сосуда Берестов ощутил прохладу. Он предложил пиалу Курбану, но тот отказался, приложив руку к сердцу.

— Гость — первый, — сказал старик.

Берестов выпил и тут же почувствовал легкое приятное головокружение. Потом Джура налил деду, и тот очень медленно, словно священнодействуя, отпил несколько глотков, остальное отдал внуку, и тот уже допил до конца.

— Все, — сказал Берестов. — Теперь можем идти.

— Сиди немного, — тронул его Курбан. — Так нада…

2

Они спустились к реке, и Джура пошел впереди по тропинке. Это была не очень широкая и не очень глубокая река, хорошо просматривались камни, лежащие на дне, а некоторые, самые большие, выступали сверху, над водой, и вокруг них закручивались пенистые буруны — течение было быстрое, вода с шумом катилась под уклон.

Тропинка тянулась по берегу, потом углубилась в заросли, а затем стала круто взбираться вверх к какому-то странному нагромождению больших, в человеческий рост камней.

Джура шёл легко, ровным степенным шагом, нисколько не замедляя его на подъеме. Он легко вскидывал свое хрупкое тело, переносил его вперед, плотно ставил ногу в изодранных кедах.

А Берестов задыхался. Он смотрел на мелькающие перед ним старенькие, совсем потерявшие свой вид и цвет резиновые кеды, которые привез он Джуре прошлой осенью, и ругал себя последними словами, что не догадался привезти мальчишке новую обувь и еще что-нибудь из одежды. Собственно, не то чтобы не догадался, он всегда привозил что-нибудь Джуре и Курбану, просто уехал он на этот раз неожиданно для всех и для самого себя, потому что правы, кажется, Все-таки врачи, черт бы их побрал…

— Постой, Джура! Передохну немного…

Он прислонился к угловатому, торчащему из земли камню, постоял немного, присел на выступ. Подступала тошнота, противно ослабли ноги, единственная мысль: «Не упасть!»

И сквозь туман, застилающий глаза, почему-то упрямо всплывали какие-то туфли, не кеды, а именно туфли, какие-то новые темно-коричневые мужские туфли, с металлическими застежками сбоку… Он никак не мог понять, откуда он знает эти туфли, где он их видел совсем недавно…

…Алиса шумно вошла в комнату, как-то слишком торопливо и радостно улыбаясь.

— Посмотри, Саша, какие чудесные!

Она держала в руках эти туфли, поворачивала их и так и эдак против света, и они отсвечивали своей темной коричневой кожей, золотистыми пряжками, желтой подошвой.

— Виталию как раз по ноге, — сказала она, любуясь туфлями. — Он давно мечтал о таких.

— Ничего, — сказал он, глядя с неприязнью на туфли. Они раздражали его своим лоснящимся самодовольством. Он лежал после приступа, и все его раздражало.

— Ты купила?

— Да нет еще, — она как-то замялась. — Тут женщина принесла. Просит дорого — пятьдесят рублей, а у нас всех денег тридцать пять…

— Что ж я могу сделать… — он не смотрел на нее, глядел в окно, туда, где за дальними облаками угадывались горы.

— Жаль, — вздохнула она. — Оки так ему нравятся…

Она еще раз полюбовалась туфлями и вышла, тихо притворив дверь.

А он повернулся к стене и стал смотреть в угол, где стояла под чехлом его последняя, еще не принятая работа — «Водопад», любимое и, пожалуй, самое трудное детище…