Планета матери моей - [36]

Когда я свернул с проселочной дороги на тракт, с Эргюнеша потянуло ледяным ветром. Озябшие за ночь горы подставляли бока солнцу. Они терпеливы, наши горы. Почти как моя мать.

22

Я все-таки увиделся в этот день с Халлы, но уже после того, как уладил свои дела.

Алы-киши встретил меня в конторе автобазы.

— Принес документы? — И, не дождавшись ответа, потащил в отдел кадров. — Пусть готовят приказ. Только незадача: говорят, нельзя работать в две смены, некому будет разгружать. Грузчиков не хватает. Не горюй, уладим. Садись пиши заявление: «Прошу оформить помощником водителя…»

— Как помощником?!

— Ты пиши: «пока не освободится место».

— А когда это будет?

— Скоро. Из Баку обещали прислать несколько новых машин. Сначала бумага придет, а потом и машины.

— А если пока податься на другую работу?

— Бросить золотую специальность? Нет уж, не советую. Вот послушай. У меня восемь дочерей и один сын…

— Поздравляю! Что же раньше молчал о сыне?

Алы-киши хитро ухмыльнулся, обнажив прокуренные зубы.

— Не спеши. Мой сын появился на свет не сейчас, а пятнадцать лет назад; дочек тогда в помине не было, жена едва заневестилась. Удивляешься? — Он хлопнул по кузову. — Вот мой сынок, мой первенец! И жену себе в его кабине привез, и дочек одну за другой сажал рядом. Чем бы иначе я кормил их своими-то искалеченными руками?

Он поднял пятерню с уродливо укороченными пальцами. Я все думал: как же он руль держит? А он наловчился, аварий за ним не числилось ни одной.

Алы-киши поспешил с моим заявлением к начальнику, получил положительную резолюцию и с победным видом отдал листок в отдел кадров. Его проворные ноги словно не по земле ступали, а летали над нею. Недаром шутили, что Алы-киши сам свою машину запросто обгонит. Он отвечал беззлобно: тайны никакой нет, все зависит от моторчика, который в сердце. Он всем интересовался, во все встревал. Ни одно событие на автобазе не проходило мимо него. Записался в политкружок, вел практические занятия на шоферских курсах, свирепствовал на выпускных экзаменах. «Нельзя же так резать, — сказали ему. — План по количеству выпускников горит». «Так, по-вашему, пусть лучше потом парни на машинах разбиваются с вашими липовыми дипломами?» — огрызнулся он.

Когда я подошел к Алы-киши, тот собирался запускать мотор, держал ручку.

— Эту штуковину я прозвал «постой-заряжу». Машина у меня старая, довоенная. То подлатаю, то словом ее уговорю, так и работаем. Будь другом, сядь за руль. Бензин плохо проходит, снова пора чистить. — Вдруг он весело рассмеялся: — Смотри-ка, встал на подножку — и машина накренилась. Прямо богатырем стал, Замин! Ну поедем теперь на железнодорожную станцию, нагрузим доски. Знаешь, мне американский грузовик давали, да я не взял. Они на вид пофорсистее, но по нашим горам не тянут. А с этим драндулетом меня никто не разлучит. Он у меня, как конь, понятливый. Велел в гроб себе ключ от зажигания положить. Я и с того света на нем укачу!

За рулем Алы-киши мурлыкал под нос одни и те же слова: «Попросит любимая душу, как ей души не отдать?»

— Наверное, есть продолжение, только не знаю. Красивая, должно быть, газель.

Когда я прочел ему всю газель целиком, он рот приоткрыл от изумления.

— Ну, парень, обрадовал. Думал на небе слова искать, а нашлись на земле. Правильно, что стихи любишь. Шофер должен быть приметлив. Наш театр, наше кино — все в этой кабине!

Я промолчал. Ни к селу ни к городу вспомнилось, как вез в кабине Халлы, чужую жену… Неужели тот роковой день вечно будет терзать память?!

А ведь Халлы, наверно, ждет меня у дверей роно? Или не пришла? «Жаркое время экзаменов…» «Спозаранку у вас гости»… Достается ей, бедняжке, от сварливой свекрови! Кровь бросилась в голову. Могу ли я позволить, чтобы Халлы обижали? Но как запретить? Они с Гюльгяз одна семья, невестка и свекровь.

Прикрыв глаза, я, к удовольствию Алы-киши, затянул старинную любовную песню.

— Жаль, молодость позади, — вздохнул он. — Я ведь тоже хорошо пел. Голос у меня пропал в войну, начисто охрип. День и ночь был в разъездах. Возил со станции муку для хлебозавода, а высевки мы делили между собой. Лепешки из них получались тверже доски; дочки в воде размачивали. Смотреть на это одни слезы! Собрал как-то малышей во дворе, нарвал ромашек и набросал их в арык, где быстрое течение. Говорю: это плывут вражеские солдаты. Выловите их, и война кончится. Думал позабавить девочек игрой. Вдруг бежит самая младшая, кричит: «Отец, мы всех фашистских солдат поймали. Война кончилась. Дай хлеба!»

— В селениях жили полегче, посытнее.

— Не во всех. Ваши вот воду, говорят, провели, хорошие урожаи получали?

— Матери моей все равно досталось. Единственное у меня желание теперь — вознаградить ее за все, отдать сполна сыновний долг.

— Э, малый. Такого долга вовек не оплатишь. Будешь своих детей растить, вот и расплатишься.

— Жениться пока не собираюсь.

— Зря.

Мы освободились только под вечер. В последний раз машину разгружали сами, грузчики уже окончили работу, ушли.

— В армии меня всему научили, — бодро сказал я. — Заберусь в кузов и мигом разгружу, будь спокоен.

Когда, тяжело дыша, с содранными ладонями, я наконец соскочил вниз, Алы-киши только покрутил головой.