Планета лысого брюнета - [11]

Фредди с Улей остановились тоже. Уля спрыгнула с седла на дорожку и решительно направилась к лысому.

– Перепутал! – слезливым голосом пожаловался брюнет супердевочке. – Съел не из той бутылочки! Растяпа! Что я наделал! Теперь придется целый час ходить добрым! Не желаю! Хочу оставаться злым! – Лицо его на глазах из лисьего вдруг сделалось сладким, приторным, как халва и гематоген. – Девочка, хочешь конфетку? – Лысый сунул руку в карман и вытащил оттуда на свет сплющенную ириску «Тузик».

– Во-первых, супердевочка, а не девочка. Во-вторых, у маньяков конфеты не берем, – сказала, как отрезала, Уля. – Знаем мы вас, маньяков, – сперва дадите конфетку, а там и голову откусите по самые плечи. Да и конфета, небось, отравленная, – добавила она недоверчиво. Затем строго заявила брюнету: – Сейчас же отдайте то, что нечестно выменяли у Пашки, – папин штопор, вилки и брошку.

– Нету, – сказал брюнет. – Честное слово, нету. Ни вилок нету, ни штопора…

– Значит, вы меня все время обманывали? – Уля задрожала от возмущения. – Значит, зря я вас догоняла? Значит…

– Что ты! – испугался брюнет. Он смутился, виновато захлопал веками. – Не зря! Конечно, не зря! Вот. – На ладони его рядом с «Тузиком» появилась мамина брошка. – Возвращаю с величайшим почтением. Все камешки целые, ни один не выковырян. То-то твоя мама обрадуется.

– Ладно уж, так и быть, прощаю! – Уля забрала брошь. – Только обещайте, что больше никогда не будете никого обманывать, особенно маленьких. Обещаете?

– Обещаю, – ответил лысый, – целый час никого не обманывать, даже маленьких.

Окончание обещания лысого супердевочке услышать не удалось. Его заглушили мотоциклетный рев и отдохнувшие после недолгой паузы «Неблагодарные мертвецы».

Глава 7. Мудрость попугая Коломбо

Что-то странное творилось в природе – тучки были не просто тучки, а походили на голодных стервятников, кружащихся над будущей жертвой; ветер тоже был какой-то недобрый – не мурлыкал привычную колыбельную, нагоняя на попугая сон, а громко бухал в барабанные перепонки, как черт копытом по гробовой доске; а уж про тени, населяющие кусты, Коломбо вовсе боялся думать – он просто прятал голову под крыло и высовывал ее лишь тогда, когда бдительность побеждала трусость.

То ли Землю навестила комета, то ли Солнце покрылось пятнами, то ли страшная магнитная буря бушевала над участком газона, вверенным ему родным ЖСК, только попугаю Коломбо этой ночью было не до покоя. Попугая одолевали страхи. Ему мерещились дворовые хулиганы, целящиеся из рогатки в лоб. Ему чудилось, как на страшном вертеле зажаривают его бедную тушку и чьи-то острые, опасные зубы вот-вот вонзятся в попугаячью плоть. Ему слышались крадущиеся шаги охотников за птичьими головами и виделась человеческая рука, вылезающая из непроглядной тени, чтобы схватить, запихать в мешок и отнести в зоомагазин на комиссию.

Попугай шевельнул крылом и тихонько приподнял веко. Привидевшаяся со страху рука почему-то исчезать не хотела. Она нахально тянулась вверх и по-змеиному шевелила пальцами.

«Пошло вон, дурацкое привидение!» – Коломбо мысленно щелкнул клювом и попытался себя представить не попугаем, а могучим орлом. Но, видно, призраки не читают мыслей, потому что назойливая рука упрямо продолжала тянуться. Коломбо уже мог прочитать наколотое на руке имя. Привидение звали Боря.

«Ах так! – подумал Коломбо и нацелился твердым клювом в расплывчатую буковку „о“, круглящуюся в имени, как мишень. Подождал, когда буковка станет четче, и ударил в самую середину.

– Ай! – воскликнуло привидение Боря. – Какая нехорошая птица! Мало того, что она не спит, она, оказывается, еще и клюется! Ломакин, вылезай, твоя очередь.

Моментально рука исчезла, а из кустов, шурша листьями и треща веточками, вылезла подозрительная фигура. Вооруженная специальной пилой-ножовкой, которой перепиливают железо, фигура эта выглядела несколько жутковато в свете редких непогашенных окон и одинокой половинки луны, запутавшейся в сетях облаков.

– Как не спит? Должна спать! – сказала подозрительная фигура. – Птица, у тебя, наверно, бессонница? Ну-ка, поди сюда! Мы тебя сейчас вылечим. Ножовочкой по шейке чик-чик, и сразу уснешь как миленькая.

«Воры! Караул! Грабят!» – хотел выдать попугай незнакомцам свой фирменный словесный боезапас, но что-то у него в клюве заело и вместо привычной фразы он выдавил козлиное «ме-е-е».

Из тени появился другой, тот, чья рука с кружочком стала жертвой попугаева клюва.

– Ломакин, – сказал другой, – ты попугаячье мясо обычно жаришь или предпочитаешь кушать вареное?

– Я, Кусаев, попугаев обычно вялю, потому что под холодное пиво лучше вяленых попугаев человечество ничего еще не придумало. Разве только вареных раков.

– То есть ты, Ломакин, считаешь, что лучше его завялить, чем зажарить на сковородке?

– Да, Кусаев, я так считаю и мнение свое по этому поводу не изменю никогда. Пытай меня, прижигай мне грудь утюгами, пропускай меня через мясорубку на начинку для кулебяки, а я все равно тебе заявляю: вяленое и только вяленое!

– Нет, Ломакин, тут ты не прав! Ты что хочешь мне заявляй, а лучший попугай – это попугай жареный. С лучком, с перчиком, с укропчиком, с сельдереем. Да под картошечку с вологодским маслицем! Да под огурчик неженский малосольный! Да помидорчик астраханский порезать и посолить его крупной солью!