Планета Харис - [35]

Перед городом залитая чем-то вроде пластмассы земля была покрыта бесконечными рядами серебристых спиралей, сверкавших на солнце однообразно и грозно. Это были антенны. Где-то здесь с помощью сложнейшей аппаратуры велся прием сигналов из космоса.

Город сначала предстал как пересечение изломанных линий, треугольников, шаров, сложных стереометрических фигур, в паутине спиральных антенн.

Сюда не было хода Растительности — ни цветка, ни травинки, то же подобие гладкой пластмассы да сплавы неведомых металлов.

Мы приземлились у жилища Семена Семеновича — что-то вроде металлического цилиндра, а внутри обычные шестигранные комнаты. Почти без мебели. Там мы и пообедали. Обед подали крылатые глазастые создания, весьма внимательно ‹оглядевшие меня. Потом мы пошли пешком.

Полукружия улиц были пустынны и безмолвны. Ни движущихся тротуаров, ни транспорта — все движение в воздухе. Редкие прохожие — если их можно назвать прохожими, — шли, потом поднимались в воздух, медленно кружили, как птицы, на уровне поднятых зданий или выше и исчезали. Большинство зданий были заброшены… Город неуклонно и неизбежно пустел. Встреченные харисяне двигались вяло и апатично. Проблеск слабого интереса при виде меня — существа из другого мира, так не похожего на них самих, — и снова равнодушие и печаль.

Мы остановились против здания столь совершенных пропорций, столь поэтичного, что у меня вырвался крик восторга. Оно было подобно храму, вылитому из тончайшего хрусталя. Оно словно было соткано из утреннего света, оно словно звучало. Очертания его медленно менялись, проходя определенный цикл. И эта гамма тончайших красок — от бледно-розового до серебристо-жемчужного, через все оттенки лилового, зеленоватого, золотистого, голубого.

У меня выступили слезы. Чувство восторженного уважения к крылатым художникам охватило меня и осталось во мне.

— Здесь живет Всеобщая Мать, — произнес Познавший Землю, внимательно наблюдая за мной. Я выразил свое восхищение.

— Вы большие художники! — воскликнул я. Он медленно покачал головой.

— Мы очень чтим материнство, — объяснил он просто и трезво.

Мы еще долго блуждали по городу, видели много изумительных архитектурных сооружений, как, например, дом Победившего Смерть или дом Заведующего Картотеками.

Прекрасен был этот город — то реявший в воздухе, то опускавшийся на землю, но было в нем непостижимо тихо, и самый свет солнца, переливающийся на гранях, был как бы сумрачен и безрадостен.

Затем на энтомоптере мы вернулись к океану. Очень быстро, за каких-нибудь десять минут. Семен Семенович включил полную скорость, так что все краски и очертания внизу как бы размылись.

9 СТРАННАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ ХАРИС

О понять, как безмерно пространство, множественность и безграничность миров!

Уолт Уитмен

Спал я крепко, без сновидений, а утром, одевшись, — мне приготовили легкий летний костюм, вполне современный, — я опять спросил Семена Семеновича, скоро ли я увижу своих товарищей.

— Завтра они будут воссозданы, — обещал он, — а сегодня я хочу рассказать историю нашей цивилизации вам. Людям она покажется странной и мрачной… Не у всех ваше мужество и способность уважать непонятное. Даже если оно совсем чуждо. Людям легче будет услышать это от вас — человека, психолога, врача. Вы меня понимаете?

Я кивнул головой. Этот день навсегда останется в моей памяти свежо и остро, как если бы это было сегодня, может быть час назад.

Мы ходили у шумящего океана. Бушевали пенящиеся буруны, разбиваясь об изъеденные солью прибрежные скалы, пронзительно и резко кричали птицы, стремительно неслись над океаном и лесом тяжелые облака, снижаясь от своей тяжести чуть не к самой воде.

Семен Семенович рассказывал. Все, что он говорил, было так странно, так непонятно, что я сомневался, смогу ли я это вразумительно рассказать своим товарищам завтра или в последующие дни. Я слушал и все примеривался, как я расскажу об этом.

Я так и не понял до конца этих странных существ.

Их развитие как существ разумных началось с архитектуры. До этого они жили инстинктом, огромными скоплениями, где разделение труда было чисто биологическим. Отдельная личность не имела никакого значения — чисто условное существование, только винтик в огромной, слаженной машине, клеточка в чудовищно разросшемся организме. Отдельная жизнь не ценилась даже самой этой жизнью.

Бессмертие вида — вот к чему они инстинктивно стремились, чему приносили в жертву каждого в отдельности.

— Ни на животной, ни на разумной ступени развития у нас никогда не было царей или цариц, — рассказывал Семен Семенович, — мы вообще никогда не знали тиранов, у нас это невозможно. Мы никогда не знали войн — у нас это невозможно. Мы никогда не могли убить себе подобного, хотя старательно удалялось все, не нужное сообществу.

Я позволил себе перебить его:

— Как это — удалялось, куда?

— Удалялось из колонии… Ну, изгоняли, что ли.

— Без права вернуться?

— Да, конечно.

— Отдельно они могли существовать — на той стадии развития?

— Нет, в одиночку наши предки погибали.

— Значит, все же убивали.

По его лицу словно тени прошли.

— Пусть так, — неохотно согласился Семен Семенович.