Планета для робинзонов - [34]

День последний, он же первый

Мне, да и всем остальным тоже, кажется, что те четыре с небольшим года, которые мы провели в полёте, прошли скорее, чем эти злополучные семьдесят дней.

Как бы там ни было, а они позади.

Март выполнил манёвр сближения блестяще. На этот раз в камеры мы не ложились, все нормально выдержали перегрузки в креслах.

И вот мы примерно на высоте 16000 километров вращаемся над планетой. Два больших материка, много воды, правда, меньше, чем на Земле, — водой занято всего две пятых площади планеты. Окраска тоже не радует глаз — мало зелёных тонов.

— Папа Роб, — это, конечно, Джек, — а откуда мы узнаем, как она называется?

— У неё ещё нет имени, — ответил я, — для нас это «терра инкогнито» — неизвестная земля.

— Вот её и назвали, — сказал Март, — пусть она будет называться Терра.

Мы ещё неделю крутились вокруг Терры, выбирая место для посадки. Март хотел посадить «Ласточку» на материке, но я воспротивился.

— Для высадки нам нужен остров, чтобы мы хоть немного были оторваны от животного мира материка. Но остров не должен быть слишком удалён от материка, чтобы мы могли легко туда добраться. Он должен быть расположен в зоне умеренных субтропиков, чтобы не было холодов и чтобы не очень жарко. И размеры его не должны быть маленькими, иначе он нас не прокормит.

В конце концов мы нашли остров, более или менее удовлетворявший всем этим условиям.

— По местам! — скомандовал Март. — Пристегнуть ремни! Все готовы?

— Готовы!

— Внимание! Включаю!

Снова на грудь навалилась тяжесть. Руки, ноги не чувствуются, откуда-то из желудка поплыла тошнота, в глазах — разноцветные круги. Последнее, что я помню, — напряжённое лицо Марта, борющегося со слабостью.

Толчка я не почувствовал. Когда пришёл в себя, ощутил тяжесть во всем теле и удовлетворение — тяжёлый путь окочен.

Как-то ты нас встретишь, Терра?

ОЗЕРО КУЗНЕЦОВ

В последнее время все чаще и чаще это озеро, расположенное около места посадки, называют «озером Пасионарии». Может быть, это правильнее, но мне дорого его первое название и я в своих записках продолжаю, его называть так.

Т. Маттикайнен

1

Это был на удивление благополучный полет. За все четыре года ни один прибор не вышел из строя, во всяком случае, серьёзно. Экипажу ни разу не пришлось менять курс ввиду встречи метеоритами. Никакие внешние опасности ко угрожали «Пасионарии»…

И звезда оказалась на месте. И планетная система у неё имелась. И та планета, которую они искали, оказалась в пределах экосферы. Вообще, все было настолько хорошо, что Дюма начал понемногу опасаться. Он ещё не знал, чего он боится, но где-то в подсознании сидела мысль, что на смену этому благополучию должно прийти какое-то несчастье. Правда, этими своими мыслями он ни с кем не делился. Не хотел показаться смешным и суеверным другим членам экипажа, хотя и был уверен, что многие из них разделяют его опасения.

Предварительный спектральный анализ геосферы, сделанный с довольно далёкого расстояния, показал полную пригодность планеты для жизни людей. Чувство удовлетворения разделяли все космонавты.

— Ну, капитан, — сказал ему Френк Хонани, встряхнув своими длиннейшими иссиня-чёрными волосами, — вы должны быть довольны нами, навигаторами. Мы привели вас точно к цели. Теперь только небольшое торможение — и мы на круговой орбите!

Дюма хотел ответить ему в том же тоне, но вместо этого совершенно неожиданно спросил:

— Слушайте, Френк, а почему это вы отпустили такие длинные волосы, что им все наши девушки завидуют? Не пора ли постричь их хоть немного?

Индеец гордо вскинул голову, глаза его сверкнули. Дюма даже показалось на минуту, что перед ним вовсе не хорошо знакомый навигатор, а вождь, в волосах которого торчит не одно орлиное перо.

— У моих предков, — медленно и раздельно произнёс Френк, — волосы обстригали только если он совершал преступление. Или какой-то неблаговидный поступок. Правда, я — современный индеец, цивилизованный. Не очень-то соблюдаю всякие древние обычаи. Но я решил про себя, что буду стричь волосы только тогда, когда мы благополучно приземлимся. Я сказал.

«Ага, — подумал про себя Дюма, — а ты тоже немного суеверен!», а вслух произнёс:

— Пусть будет по-вашему.

Индеец ещё раз гордо посмотрел вокруг: не вздумал ли кто-нибудь над смеяться. Но даже улыбки насмешливой не увидел. Все так или иначе разделяли его чувства. Каждый хотел, чтобы все кончилось хорошо. Никто не верил в приметы и везение, но у каждого была своя маленькая тайна, которая придавала уверенность в его действиях, хотя вряд ли бы он посмел так открыто заявить о ней вслух.

Резкий звонок прервал эту сцену: корабельный мозг сообщал, что настало время начинать торможение. Дюма поудобнее уселся в кресле, окинул взглядом рубку: все ли готовы и нажал соответствующую кнопку. Новый сигнал сообщил ему, что мозг принял приказ и приступил к выполнению программы.

Торможение всегда вызывало самые неприятные ощущения у космонавтов, даже при очень небольших перегрузках. Относительно небольших, конечно. Организм человека, привыкшего за долгие годы пути к постоянной малой силе тяжести, болезненно реагировал на внезапный переход к ускорениям, соответствующим норме, не говоря уже о повышенных. Правда, тот манёвр, который сейчас совершала «Пасионария», не требовал больших перегрузок. Основное торможение, необходимое для выхода на околозвёздную орбиту, экипаж провёл в специальных камерах. Теперь же следовало только несколько снизить скорость для выхода на круговую орбиту около избранной планеты. Дюма представил себе, как «Пасионария» под наклоном к плоскости эклиптики спускается к этой планете. (С тем же успехом он мог применить глагол «поднимается», все зависит только от мысленной точки, в которой расположить начало отсчёта). Вернее, к её орбите. Для него эта воображаемая линия в пространстве была ощутимой и зримой. Теперь «Пасионария» будет двигаться с планетой параллельным курсом, правда, с несколько меньшей скоростью, чем сама планета. Через несколько дней планета их догонит, и тогда — небольшой и лёгкий манёвр, и «Пасионария» — на круговой орбите.