Пламя войны - [17]

Ветер свистит в ушах, сердце бешено гоняет кровь, а его стук, словно удары молота, отдается в висках. Направив Аруга навстречу, я прикрыл левую, уязвимую сторону клинком сабли, подняв рукоять к голове, – готовый блок.

Вот и противник – в звериной ярости скалящееся лицо, пена на губах скакуна и острие наконечника, устремившегося к моей плоти…

Рывок! Натянув поводья, осаживаю скакуна, бросив его влево – и одновременно рублю наискось саблей, сверху вниз, направо от себя. Противник в последний миг нацелил удар копья в голову, а не в грудь, и древко с заточенным клинком на конце с устрашающей скоростью просвистело справа, всего в паре вершков от лица. Мой удар также не нашел цели, лишь кончиком елмани {29} достав правую руку торха. Но в следующий миг степняк пропустил точный укол копья скачущего за мной всадника – он не успел верно направить свое оружие раненой рукой…

Следующий враг налетает на меня с бешеным визгом, чертя саблей над головой стальной круг. Наметив удар сверху вниз в голову, он тут же изменил его направление и вместо этого рубанул наискось, от себя. Встретив вражеский клинок у самого лица заставой, с силой отталкиваю его и рублю в ответ. Торх лишь откидывается в седле, пропуская перед собой режущую кромку елмани, одновременно уколов саблей навстречу. Его клинок больно чиркнул по кирасе, но острие соскользнуло со стали доспеха, однако, будь в руках торха кончар или палаш, атака врага имела бы полный успех!

Обозлившись, бью саблей навстречу, от себя снизу вверх. Остро наточенная, узкая к острию сабля рвет стальные кольца кольчуги, вгрызаясь в плоть врага. Почувствовав ее сопротивление, доворачиваю рукоять, чтобы сильнее ранить противника. Торх дико визжит от боли… и, резко замахнувшись, рубит сверху вниз, с оттягом – жуткий удар! В последний миг инстинктивно закрываюсь левой рукой, ожидая, что вражеский клинок располовинит меня до седла, но сабля торха, удар которой пришелся вскользь по наручу, меняет направление и лишь кончиком елмани рубит руку.

Дикая боль! Яростно взревев, хватаюсь правой за кинжал (саблю я выпустил еще во время атаки торха) и, вырвав клинок из ножен, бросаю Аруга вперед, уходя от очередного удара. В следующий миг добрая сталь смачно вгрызается в незащищенное горло кочевника…

Левое предплечье отзывается острой болью на неосторожное движение руки и отвлекает от воспоминаний. Да, степнякам мы всыпали по первое число, ударив сразу с трех сторон. Вторым залпом рассеяли попытавшихся было контр-атаковать торхов, а с другого фланга по растянувшейся колонне ударили «драконы». С фронта же атаку кочевников встретили развернувшиеся сотни войскового старшины Карева. Внезапность и продуманность нашей засады сломили дух степняков, и вскоре они попытались спастись бегством. Вот только к этому моменту с тыла к ним зашли оставшиеся пять сотен моих всадников под предводительством Григара… Он по широкой дуге обошел торхов еще днем.

Разгром был полный, если кто и ушел под покровом ночи, то немногие. В засаду попало чуть более полутора тысяч степняков, и практически все они погибли.

Да, первый успех вскружил мне голову. Окрыленный легкой победой (первое настоящее дело в качестве военачальника – и тут же оглушительный успех!), я решил следующей же ночью напасть на вагенбург Бергарского. Как же я недооценил противника…

Еще раз втянув в себя свежий ночной воздух, я вдруг подумал о том, что перед атакой на лагерь лехов я не чувствовал никаких запахов. Вообще ничего постороннего не помню, настолько сильным было напряжение… и предчувствие скорой беды – по всей видимости, то гнетущее, беспокоящее ощущение на задворках сознания им и было.

До боли, до рези в глазах вглядываюсь в ровные линии выстроенных из телег укреплений вагенбурга, силясь заметить хоть что-то отличное от уже приевшейся картинки. Например, всполохи выстрелов, мечущееся во тьме пламя факелов, что держат в руках поднятые по тревоге воины, неясное мелькание теней, выдающее скоротечную схватку… Так же напряженно я вслушиваюсь в ночную тишину, силясь уловить звуки боя – лязг металла, крики сражающихся, хлопки выстрелов – или хотя бы встревоженные окрики часовых… Ничего. Не слышно и не видно – ничего.

Три десятка лучших разведчиков обошли лагерь с задачей незаметно проникнуть в укрепление и заклепать орудия, а по возможности и подорвать сколько смогут возов с порохом (наверняка их держат отдельно). Для успеха их операции с нашей стороны вагенбурга последует атака спешенных «драконов». А для того, чтобы моих стрелков преждевременно не обнаружили, еще два десятка разведчиков прямо сейчас снимают посты с нашей стороны.

Однако подобная ночная атака всегда может пойти не так, как планировалось, и, в душе надеясь, что все получится, я с тоской жду, как в лагере поднимется тревога. Но вроде бы пока тихо…

На мгновение закрыв глаза (устали от напряженного вглядывания в темноту), я оборачиваюсь к Григару. Сегодня верный помощник находится подле меня, с ответственной задачей точно фиксировать прошедшее время по песочным часам. Утвердительный кивок старшего офицера убеждает меня в верности собственного чутья – оговоренный срок истек, «драконам» пора выдвигаться.