Пламя под пеплом - [126]

Завертелась стертая пластинка, и в лесу зазвучал старый шлягер, напоминая о минувших днях. В лагере были две—три пластинки с записями сентиментальных песенок об обманутой любви и ушедшем счастье. Теперь от этих песен завеяло теплом и надеждой. Несколько парочек принялись танцевать. Кто-то наигрывает на губной гармошке.

Посланцы почему-то задерживаются. Стихийно вспыхнувшее веселье почти угасло. Плац пустеет, и последние танцоры идут к шалашам, молчаливые и бесконечно усталые.

Люди заваливаются на нары, не раздеваясь. Плошка освещает своим неверным светом прохудившиеся стенки шалаша, изможденные осунувшиеся лица. По шалашу плывет тяжелый запах пота, кто-то храпит, кто-то, очнувшись, хрипло спрашивает «Из штаба уже вернулись?» и, не получив ответа, снова впадает в забытье. Из дальнего угла доносится какой-то странный смех. Смеющегося обрывают: «Эй, ты, заткнись, дай спать». Но хохот усиливается и оборачивается воплем, от которого мороз дерет по коже «Нет, не дам. Слушайте, что я вам скажу. Я ждал этой ночи годами, думал, выживу — буду счастлив, а вот теперь. Зачем мне эта свобода?»

Все молчат. Из угла доносятся тихие сдавленные рыдания.

Часовые, несущие охрану лагеря, заметили приближающуюся группу людей. Сеня Риндзюньский, прихрамывая на одну ногу, медленно движется навстречу караулу. Кто-то к нему подбегает, останавливает. Сеня спокойно передает приказ идти в Вильнюс. И добавляет со слабой улыбкой, которая кривит его большое желтое лицо, «Это — последняя ночь в лесу».

Известие, что посланцы вернулись из штаба бригады, распространяется молниеносно. Люди выскакивают из шалашей, обступая Сеню, который читает приказ штаба при свете фонаря «Товарищи».

Никто не обращает внимания на то, что он говорит по-русски. В такой момент это — само собой разумеется, это — язык победителей. «Непобедимая Красная Армия овладела Новой Вилейкой и с тяжелыми боями продвигается в сторону Вильнюса, столицы Литовской республики». Он делает паузу, чтобы набрать воздуху в легкие и дать людям освоиться с новым известием, и продолжает. «Верховное партизанское командование совместно с штабом Красной Армии приказывает Литовской партизанской бригаде в Рудницких лесах овладеть столицей Вильнюс плечом к плечу с победоносной Красной Армией».

Последние слова тонут в гуле голосов, радостных выкриках, вопросах. В безудержном шуме и водовороте звуков, увлекающем всех и вся, никто не может расслышать даже собственного голоса.

Завтра с рассветом партизаны покинут лес и отправятся большой колонной в военном строю. Приказом им запрещено брать с собой личные вещи. Хотя это и желанный день освобождения, идет еще бой за город, и надо быть готовыми к нему. И снова расходятся люди, кто куда, словно каждому в эту минуту хочется побыть наедине с самим собой, скрыть что-то от посторонних глаз. Теперь больше не празднуют и не поют. Люди молчат.

Возможно, это — единственный в лесу партизанский лагерь, который так принимает весть об освобождении. Вокруг на соседних базах пьют водку, голосят песни, пляшут. Там бьют вдребезги бутылки, палят из автоматов и пистолетов. Все это сливается в громовую симфонию, завладевшую старым бором. И только над еврейской базой — тишина. Словно устыдившись самих себя, стихая, падают шумы в замкнутое молчание этого лагеря

Три человека крадучись выходят с базы, огибая караульные посты. Это — Витка Кемпнер, Аба Ковнер и автор этих строк. Нам надо уяснить самим себе, что делать сразу после освобождения, что сказать немногим уцелевшим членам нашего движения.

Должны ли мы дать указание вступать в Красную Армию или должны постараться собрать. людей и восстановить нашу организацию? Какое принять решение, когда война еще не завершилась и враг еще окончательно не разгромлен? И какой характер должна носить наша идейно-организационная работа в новых условиях? Ответы на эти вопросы требуют глубокого размышления и решения, которое должно быть и нравственным, и ответственным.

Хашомеровцев в лесу очень мало, причем преобладают девушки Допустимо ли их разъединить, снова поставить под угрозу тех, кто дожил до освобождения? Одно ясно, и на этом сходятся все надо собрать людей, которые остались в живых. Кто-то вспоминает об обращении к членам движения, написанном в лесу для итоговой брошюры об истории ЭФПЕО. Решаем передать его на хранение Рашке Твердин. Девочка не пойдет завтра в бой, и никто не заподозрит, что она прячет «секретный» материал.

Еще до рассвета партизаны готовы в дорогу. Они выстроились по порядку длинными рядами. Командиры придирчиво проверяют вещи. Они обещают, что после освобождения «имущество» партизан будет привезено в город и возвращено владельцам.

На «копане» отряды встретились — многие сотни людей вместе зашагали в сторону Вильнюса. Теперь уже нет нужды ни красться, ни прятаться. Крестьяне в селах, еще вчера устраивавшие на нас засады, теперь зазывают нас откушать и отдохнуть…

Среди марширующих бросается в глаза группа советских военнопленных, которая присоединилась сегодня к партизанам. Это — беглецы из концлагеря, главным образом, татары. Командование бригады согласилось их принять, но приставило к ним караульных, и советские партизаны не перестают отпускать в их адрес оскорбительные насмешки. Пленные на унижения не реагируют. Они замкнуты и молчаливы.