Пламя над тайгой - [7]

Выстроились эти твари вокруг меня и прислушиваются к чему-то. И я прислушался. Доходит до меня, будто на собрание какое-то попал. Вон и сцена, на ней трибуна - сучок обрезанный. А на трибуне оратор, речь говорит. Усами размахивает, ножками подрыгивает.

Прислушался я, ну все-то до последнего слова понимаю, будто кто-то мне эту речь переводит.

- Братья, жуки-типографы, короеды-стенографы, короеды-граверы! Дровосеки сосновые, дровосеки еловые! Навострите уши свои…

Тут я понял, на какое собрание попал. Это же короеды и дровосеки. Жуки!.. Самые что ни есть зловредные твари для леса. Не столько пожары лес губят, сколько они.

- Ужж-жже, ужж-жже, навосс-сстрили, - отвечают оратору.

- Слыш-ш-шите, как деревья падают?

- Слыш-ш-шим, слыш-ш-шим, - жужжат.

- И дым чувствуете?

- Уж-ж-же, уж-ж-же.

- Так неуж-ж-жели мы будем ж-ж-жить по-преж-ж-жнему на этих старых деревьях? У них не только кора, но и стволы сж-жеваны. Так я говорю, дровосеки?

А сам в другую сторону кланяется. Там еще одна группа жуков стоит. Челюсти у них не меньше, чем ковши у подъемных кранов. Усы длинные, как антенны, на спины положили и шевелят ими, шевелят…

- Так, так, так, - затактакали.

А этот самый, что на сучке, продолжает:

- Мы здесь бедствуем, а за холмом пож-ж-жар начинается, нам добычу готовит. Кора на деревьях подгорит, смолы, что нам мешает, не будет. Раздолье. Сил на гари поднакопим и на соседние, здоровые леса перебросимся.

Все жужжат, радуются.

Рядом со мной жук сидел. Старенький, видно, потому что про прежнее житье-бытье все вспоминал. Раньше, нашептывает мне на ухо, было куда лучше… Пожаров больше, а тушить их совсем не тушили. Лесов гибло - и не сосчитать.

Пожар, говорит, это только начало. После него почва под деревьями спечется, твердая становится, влагу не пропускает. Смотришь, через несколько лет и болото на гари образуется. Деревья на нем чахнут, грибки на них разные селятся, точат ели и сосны. Они слабеют - а тут уж и мы, жуки. Со слабыми-то и больными деревьями легче справляться.

Еле я отделался от этого надоедливого старичка. Стал оратора слушать. А он докладывает, что слетал к месту пожара. Да не один, а с целой комиссией.

- Никто там уж-ж-же не ж-ж-живет, - докладывает, - белки упрыгали. Птицы улетели, ни одного дятла не видно. Наш-ш-ш-ш будет лес! Наш-ш-ш!

Гордо так зашумел. А остальные его поддерживают:

- Наш-ш-ш! Наш-ш-ш!

Тут я не выдержал. Ах вы, думаю, такие-растакие! Наш народный лес портить!.. Не бывать этому. Не допустят этого воздушные пожарные. Не дадим сгореть лесу.

Бросаюсь к пожару. А они, эти твари, не пускают.

Я их на землю сбрасываю, ногами давлю, не могу вырваться. Вцепились они в пятки и держатся. Боль страшная. Начал я ребят на помощь звать. А что дальше было, не знаю - Иван меня растолкал»…

Товарищи верили и не верили этому рассказу - уж больно приврать любит парень. Но Иван подтверждал, что когда минут через десять он вернулся к Николаю, тот громко кричал во сне.

Коротка оказалась передышка. Ветер вдруг снова заговорил в вершинах елей, едкий дым пополз между стволов. Снова началась неравная борьба с огнем. Снова метались вдоль заградительной полосы два парашютиста, наотмашь хлестали ветками языки пламени, которые упорно ползли через полосу; затаптывали горящие ветки и угли, что перебрасывал пожар в тыл бойцам.

Сил почти не осталось. Руки, казалось, были налиты свинцом, ветка превратилась в многопудовый груз, глаза слезились, а в висках стучало и от усталости и оттого, что уже несколько часов пришлось дышать дымным воздухом.

- Держи-ись, Коля!

Николай разогнулся, чтобы ответить на призыв товарища. Иван работал неподалеку.

- Держусь, Ва…-и у Николая перехватило горло: высокая полуповаленная ель стремительно пошла вниз, ломая ветки соседних деревьев, подминая мелколесье. Пошла прямо на Ивана.

- Ваня! - только и успел крикнуть Николай.

Яровой выпрямился, но дерево тут же накрыло его…

Это было просто удивительно, что Николай ни разу не упал, что ни один сучок не угодил ему в глаз, даже не поцарапал лицо - сквозь частокол веток боец мчался, не разбирая дороги. В груди что-то покалывало, ноги ломило, дыхание с шумом вырывалось изо рта. «Скорее… Скорее», - подгонял он себя.

Замшелая, развесистая ель лежала поперек заградительной полосы. На ветках, которые росли возле комля, уже прыгали огоньки.

- Ваня! - позвал Сидоров.

Молчание.

Николай побежал вокруг ели. Ярового он заметил через несколько шагов - из-под веток виднелась голова. Николай торопливо опустился перед ней на колени.

- Вань, а Вань!

Яровой молчал. Николай растерянно оглянулся по сторонам. Что делать? Что ему теперь делать? Как вытащить Ивана?

Горящая ветка упала на ель. Сразу потянул сизый дымок, показалось пламя. Николай почувствовал - медлить больше нельзя. Он пролез под ветками и, подхватив товарища за плечи, попробовал вытащить его. Тяжелое тело даже не пошевелилось.

Огонь потрескивал где-то по соседству, но теперь Николай не обращал на него внимания. Дым ел глаза. Взглянув на заградительную полосу, Сидоров заметил, что огонь перешел ее уже в нескольких местах. А Иван лежит. И даже неизвестно, жив ли он.