Пламя над бездной - [51]

И вдруг по слепой прихоти судьбы решение обеих проблем указал нерадивый Слуга.

Глаза Булата привыкли к темноте, и под кучей щенков он смог рассмотреть чужака. Когда Булат впервые услышал, что это создание поместили в эксперимент, от гнева он чуть не потерял способность думать. Допустившего ошибку Слугу пустили в переработку.

Но бежали дни, и эксперимент Амдиранифани стал демонстрировать такую живость, которой не было у него с самого момента отнятия щенков от маток. Очень быстро выяснилось – из результатов вскрытия других чужаков – что богомольский народец не живет в стаях. У Булата в руках был полный чужак.

Чужак пошевелился во сне и издал низкий шум ртом. Никаких других звуков он издавать не умел. Щенки сдвинулись, приспосабливаясь к его новому положению. Они тоже спали, неясно думая между собой. На нижнем конце спектра этих звуков слышалась точная имитация звуков чужака. И это был самый большой прорыв из всех. Эксперимент Амдиранифани осваивал речь чужака. Для стаи новорожденных это была всего лишь иная форма межстайной речи, и, очевидно, его друг-богомол был интереснее, чем появлявшиеся на балконе учителя. Фрагмент Свежевателя утверждал, что здесь все дело в физическом контакте – щенки реагируют на чужака как на суррогатного родителя, хотя он совершенно безмысленен.

Но это все не важно. Булат высунул на балкон еще одну голову. И стоял тихо, ни один элемент не обращался мыслью непосредственно к другому. В воздухе стоял странный запах – смесь запаха щенков и пота богомола. Эти двое были величайшим сокровищем Движения. Ключом к выживанию, а то и больше. Теперь Булат уже знал, что летающий корабль не был частью флота вторжения. Скорее гости были похожи на собравшихся впопыхах беженцев. Ниоткуда не было вестей о других приземлениях, хотя шпионы Движения были повсюду.

Победа над чужаками висела тогда на волоске. Одно их оружие перебило почти весь полк. В хороших челюстях оно сможет повергнуть армии. Булат не сомневался, что в корабле есть куда более мощные убивающие машины – причем еще функционирующие. Жди и смотри, посоветовал сам себе Булат. Пусть Амдиранифани найдет рычаги, которыми управляется этот чужак. Призом будет целый мир.

14

Когда-то мама говаривала про что-нибудь, что это «забавнее, чем полная корзина щенят». У Джефри Олсндота никогда не было больше одного зверька одновременно, и только раз это была собака. Но теперь он понимал, что имела в виду мама. С самого первого дня, когда он был такой уставший и перепуганный, восемь щенят привели его в восторг. А он – их. Они лезли на него, тянули за одежду и прыгали вокруг. Все время на него смотрели трое или четверо из них. Глаза у них были сплошь розовые или коричневые и для таких голов казались слишком большими. С самого начала эти щенки его передразнивали. И умели делать это куда лучше певчих птиц Страума – все его слова немедленно повторялись, будто эхом, или воспроизводились потом. А когда он плакал, щенки часто тоже плакали и собирались вокруг него.

Были и другие собаки, большие, которые ходили в одежде и появлялись в дверях на высоких балконах. Они спускали в комнату еду, а иногда издавали странные звуки. Но вкус у еды был мерзкий, а большие собаки его словам не подражали.

Прошло два дня, потом неделя. Джефри уже обследовал всю комнату. На самом деле это не была тюремная камера – слишком большая. А кроме того, пленникам не разрешают держать зверей. Джефри понял, что мир этот не цивилизован, не является частью Царства и, может быть, даже к Сети не подключен. Если мамы, папы и Джоанны поблизости нет, то, быть может, некому даже будет научить собак самнорскому. Значит, придется это делать Джефри Олсндоту, и ему же придется искать свою семью.

Теперь, когда на угловые балконы выходили собаки в белых куртках, Джефри выкрикивал им вопросы. Но это не очень помогало. Не отвечал даже тот, что с красными полосами. Зато отвечали щенки. Они кричали вместе с Джефри, иногда повторяя его слова, а иногда производя бессмысленный шум.

Джефри быстро сообразил, что щенят ведет единый разум. Когда они вокруг него бегали, некоторые всегда сидели на расстоянии, их грациозные шеи изгибались в разные стороны – и бегающие точно знали, что видят сидящие. Если кто-то стоял сзади, от остальных тоже ничего нельзя было спрятать за спиной. Поначалу Джефри думал, что они как-то разговаривают. Но это было больше, чем разговор: когда он видел, как они расстегивают его ботинки или рисуют, головы, пасти и лапы действовали совместно так точно, как пальцы одной руки. Джефри не формулировал это словами, но через некоторое время стал воспринимать щенков как единого своего друга. При этом он заметил, что Щенки составляет фразы из его слов – и иногда даже получается смысл.

– Ты я играть.

Эта фраза звучала как набор слов, но обычно предшествовала бешеной игре и скаканию по мебели.

– Ты я рисовать.

Метр стены внизу вокруг всей комнаты был закрыт грифельной доской. Такого устройства отображения Джефри в жизни не видел: грязное, неточное, с плохим стиранием, без возможности сохранения. И Джефри оно нравилось. Его руки и лицо – и почти все губы Щенков – были покрыты пятнами мела. Они рисовали друг друга и сами себя. Щенки не рисовал точные картины, как Джефри; у нарисованных им фигур собак были большие головы и лапы, а тела слипались вместе. Когда он рисовал Джефри, руки всегда получались большими, а каждый палец тщательно прорисован.