Пламя и кровь - [59]

– Ты хранишь бочки столько лет?

– Как можно дольше. Изначально в них держали шерри или бурбон.

– Другими словами, ты всю жизнь ремонтируешь старье? Перегонные аппараты, бочонки…

– Но с новыми не сделаешь ничего хорошего, Грэм!

Скотт дружески помахал ему и наконец отправился в свой кабинет; Грейс последовала за ним.

– Я схожу за вашим посетителем, – сказала она. – Принести ему чай?

– Нет необходимости.

– Не забудьте, собрание в десять тридцать.

Скотт сел за стол, взглянул на Грейс и слегка улыбнулся:

– Как правило, я не забываю о запланированных встречах.

– Но вам приходится думать сразу о многих вещах, и я здесь, чтобы помогать вам.

После разговора с Грэмом он уже не так был уверен в ней, как в тот день, когда брал ее на работу. Неужели она действительно наводила справки о нем, о его семье, финансовом положении?

– Спасибо, Грейс, это все.

Разочарованно надувшись, она вышла и закрыла за собой дверь. На столе Скотта аккуратной стопкой лежало несколько бумаг, которые нужно было подписать. Он просмотрел их, исправил многочисленные опечатки. Грейс явно больше времени проводила за болтовней в коридорах, чем за клавиатурой компьютера. Похоже, Грэм прав: не стоит оставлять ее. Но Скотт всегда очень уважительно относился к своим служащим; он перенял этот принцип от отца, и ему будет трудно объяснить Грейс, с чем связан этот крутой поворот. Слишком красивая или слишком любопытная – недостаточно веская причина. Более того, она уже организовала свой переезд в Глазго, потому что рассчитывала на эту работу.

– Еще одна проблема, – пробормотал он.

Раздался легкий стук в дверь; Грейс впустила посетителя и представила его.

* * *

Амели прочитала весь отчет, который прислал адвокат, но почти ничего не поняла в нем. Он был написан путаными фразами, изобиловал непонятными цифрами и содержал требования, которые показались ей непомерными. Положив бумаги на туалетный столик, она надолго задумалась. Стоило ли вступать в эту беспощадную войну? Уже после инвентаризации Амели чувствовала себя очень неуютно. Мебель, картины и предметы декора, которые составляли интерьер Джиллеспи, были ей хорошо знакомы: все-таки она прожила здесь двенадцать лет, но они не принадлежали ей, они были частью семейного прошлого, к которому она не имела отношения. Амели привыкла к этим вещам, считала, что каждая из них находится на своем месте – тем более что, приехав сюда, она все переставила по своему вкусу, и ей совсем не хотелось, чтобы все это исчезло. Теперь это был ее мир. Она не представляла себе жизни в другом месте, зная, что Кейт и даже Скотт тоже признают, что в Джиллеспи она – у себя дома.

Но Джон так не считал. Он не давал матери покоя, требуя, чтобы она взбунтовалась и «разворошила этот муравейник», как он выражался. Ах, Джон… Мысль о том, что он смертельно болен, мучила ее. Он оставался ее старшим сыном, ее первенцем, благодаря которому она испытала гордость, впервые став матерью. Она все еще помнила восторженное лицо Майкла перед детской кроваткой. В то время Амели считала, что ее счастливое замужество продлится всю жизнь. Но когда на свет появились еще двое сыновей, а потом дочь, ее брак уже трещал по швам, о чем она даже не подозревала. Наконец, Майкл бросил ее с детьми, и она ухватилась за старшего сына, как за соломинку, назначив его «мужчиной в семье». Она хотела приучить его к ответственности, прислушивалась к его мнению, однако не стала советоваться с ним по поводу Ангуса. Ведь это неожиданное знакомство, и почти сразу за ним предложение руки и сердца было необыкновенной удачей! Фотография Джиллеспи покорила ее окончательно. Она представляла, как живет там в окружении четырех детей-подростков, и все ее проблемы решаются по мановению волшебной палочки… Конечно, Ангуса с его грубым, топорным лицом и уже выпирающим животом никак нельзя было назвать Адонисом, но он был добр, влюблен, надежен. И богат. Да, она была в этом уверена. Вернее, предполагала, ведь он никогда не говорил об этом конкретно. Однако поместье, винокурни и ткацкая фабрика должны были стоить немалых денег. Обманул ли он ее? Как бы то ни было, он оплатил образование четверых не родных ему детей, не говоря уже об остальных расходах. И он был по-настоящему счастлив, когда его единственный сын женился на Кейт. А когда родились близнецы, он со слезами на глазах объявил, что теперь его кровь и кровь Амели смешались в жилах их внуков. Думал ли он тогда, что наследство, которое он не мог оставить супруге, перейдет к ним? И таким образом его мечта передать наследие предков осуществится.

Амели понимала это. После смерти Ангуса она думала о нем с нежностью и почти безропотно приняла свой статус вдовы. В Джиллеспи ей было хорошо, и она без памяти любила Люка и Ханну. Но был еще Джон в отчаянном положении, носитель ужасной болезни. Ее Джон. Конечно, он немного разочаровал мать своей беспорядочной жизнью и тем, что бросил ее, так долго не подавая о себе вестей, но она не могла на него сердиться.

– Ну что? – крикнул он, входя без стука. – Прочитала? Признайся, что он очень способный малый, этот Брюс Форбс! В конечном счете он выбьет для тебя целую кучу денег.