Пламя гнева - [8]
Ночью Эдвард плохо спал. Лодка, гребцы — всё было готово. Где взять проводника?
Незадолго до рассвета он услышал, что кто-то царапается под дверью. Эдвард встал, открыл дверь и увидел, что какой-то малаец лежит у его порога.
— Кто ты? Что тебе надо? — спросил Эдвард.
Малаец поднял голову.
— Ты ищешь проводника, туван?.. — сказал малаец.
— Шакир?.. — Эдвард узнал того самого человека, которого он видел больным на лесных работах и отправил в госпиталь.
— Да, это я, туван. Мне сказали, что ты ищешь проводника, и я убежал из госпиталя, чтобы помочь тебе.
— Ты знаешь человека, который может указать мне дорогу в страну Батта?..
— Я сам знаю каждую тропинку в их стране, туван, — сказал малаец. — Ведь я родом из племени менангов,[21] а менанги и баттаки — двоюродные братья.
— Ты сам меня поведёшь? — обрадовался Эдвард. — Какая удача! Гребцы и лодка — всё давно готово. Мы можем отплыть хоть завтра. Ты меня выручаешь, Шакир!
Малаец улыбнулся.
— Ты меня выручил, туван, — ответил он, — как же мне теперь не выручить тебя?
Четверо суток большая тупоносая лодка контролёра Деккера поднималась вверх по мутной порожистой лесной реке.
Идти вверх было трудно: мешали большие камни, водовороты и мели, часто сносило.
Непроходимый лес, дремучий и топкий, тянулся по обоим берегам.
На пятый день плоскодонка Деккера пристала к берегу у мирного кампонга. Шакир именем правительственного контролёра потребовал в кампонге лошадей.
Гребцы остались ждать на берегу. Эдвард и Шакир пустились вглубь леса.
Ни одна тропинка не ведёт к стране Батта от берегов реки. Ни один миссионер не вернулся живым из баттайских лесов. Из кампонга в кампонг воин-баттак бредёт в обход, чтобы не вытоптать прямой дороги. Он убьёт собственного сына, если тот расскажет чужестранцу, в какой стороне лежит ближайшее селение. Даже торгует баттак, не встречаясь со своим купцом лицом к лицу. К торговому пункту он идёт то пешком, то верхом, то на лодке, чтобы не оставить следов. Раз в год он приносит в устье реки свой товар: чёрный дикорастущий перец, шкуры, драгоценную камфору. Араба с обменным товаром баттакский охотник не подпустит ближе, чем на выстрел из лука. Баттак сложит свой товар на землю в условленном месте и уйдёт далеко в кустарник. Если он найдёт на том же месте несколько часов спустя достаточно соли, ножей, опиума, то отпустит купца с миром. Если же араб положил слишком мало, его товар останется нетронутым, зато искусно выточенная стрела настигнет купца, когда он повернёт домой.
Когда-то индийцы владели островом. На смену индийцам пришли арабы. Баттаки уходили всё глубже в горы, — от чужеземцев они видели только дурное. Арабы насильно навязывали им свою веру, убивали их скот. Португальцы разоряли поля, уводили людей для продажи. Последними пришли голландцы.
Ядра европейских пушек догнали баттаков на самых дальних склонах гор. В конце тридцатых годов, года за два до того, как Эдвард приехал контролёром в Наталь, большинство баттайских кампонгов сдалось на милость голландцев. Но и сдавшись, они всё время были «в брожении», как выражался резидент: то отдавали свой рис и работали на полях у голландцев, то жгли какаовые посадки и бунтовали.
Первый день пути был нелёгок. Тропический лес накрыл Эдварда тёмным путаным сводом. Сначала их вела тропа, потом тропа заглохла, и они ехали дальше уже без дороги, сплошным лесом. В лесу было полутемно, пахло тучным гниением трав и сыростью; они почти не видели солнца. Красные стволы аренговой пальмы вставали из перистых зарослей папоротника; ползучий ротанг перекидывал перед самым лицом свой зелёный стебель, гибкий и твёрдый, как пружина. Шакир вынул паранг, большой малайский нож, и стал им пробивать дорогу. Пришлось спешиться и вести коней на поводу. Кони спотыкались о поваленные стволы огромных деревьев, заросших лишайником, заваленных буреломом.
Москиты с неотступным звоном роились над путниками, не давая вздохнуть.
До самого вечера продирались они, пугая обезьян и птиц, сквозь колючие сплетения лесных зарослей и, наконец, вышли на открытое место, поросшее высокой аланговой травой.
Здесь они снова увидели небо. Оно было покрыто тучами.
Они снова сели на коней. Высокая трава доходила до самого седла, колючие головки аланга больно хлестали Эдварда по коленям. Ушастый заяц удирал в траве, оставляя за собой дорожку. Вдруг хлынул тяжёлый тропический ливень. Вода обрушилась на них, как из опрокинутого ушата. Опять стало темно. Ручьи зажурчали по прогалинам, под высокой травой. Путники продолжали подвигаться вперёд, не видя ничего в полутьме ливня, не зная, куда ступает нога коня. Кони вдруг заскользили по глинистому спуску.
— Шакир, уверен ли ты, что знаешь дорогу? — крикнул Эдвард.
— Знаю, — ответил Шакир.
Эдвард вынул часы из намокшего кармана. Было начало шестого, — до захода солнца оставалось немного времени.
Они снова ехали в гору. Дождь хлестал, темнота была полная.
