Пламенная роза Тюдоров - [17]

Но не все мечты сбываются, и эта клятва стала лишь одним из тех многих обещаний, что он не сдержал. У нас так и не появилось ни одного ребенка, мы так и не обустроили детскую в нашем доме. Позабыта была и аллея с дубами. Сайдерстоун по-прежнему лежал в руинах, овцы все так же жевали чертополох, а на их шерсти появлялись бесчисленные колтуны, но теперь все наше имение отошло кому-то другому. Роберт продал его – чтобы оплатить свои долги в игорном доме и роскошные подарки для королевы, в руки которой полностью и до конца вверил свое будущее – ведь одним только мановением руки она могла сделать его нищим или, напротив, возвысить. Да какой из него «могучий дуб», он ни секунды не защищал меня, не берег от невзгод! Это – нечестно! Если Роберт мог позволить себе увешивать волосы королевы бриллиантами, значит, ему вполне было по карману и обеспечить меня крышей над головой, ведь это так просто – и мне не пришлось бы доживать свои дни вечной гостьей в чужих домах, я бы стала наконец гордой хранительницей собственного очага. Точно так же он позабыл и о моей защите – даже в диких лесах Англии до меня доходили различные слухи. Развод, отравление, убийство, безумие, прелюбодеяние! От меня не укрывалась ни одна сплетня. Мой отец перевернулся бы в гробу, если бы узнал, что его дочь очутилась в центре столь невероятного и постыдного скандала и имя ее порочат в каждой пивной по всей Англии так, словно речь идет о какой-то падшей женщине.

Я вхожу в комнату, где царит полумрак, и сажусь на кровать, которую бесконечно добрая Пирто заботливо застелила свежими, наглаженными простынями, пока я нежилась в ванне. Мимолетная грустная улыбка блуждает по моему лицу, когда я нежно провожу ладонью по ярко-зеленому и золотому парчовому покрывалу, расшитому яблоками и цветами и украшенному золотыми же кружевными оборками. Яблоки напоминают мне о счастливых днях моего детства, проведенного в Сайдерстоуне, еще до того, как поместье опустело и мы уехали, напоминают о долгом, но захватывающем переезде в роскошный дом моей мачехи, Стэнфилд-холл. Я обожаю яблоки, мне нравится в них абсолютно все – цвет, запах, вкус, а в особенности тот сочный хруст, что раздается, когда кусаешь спелый плод, сладкий, словно пирожное или конфета.

Пирто опускается рядом со мной на колени, чтобы натянуть на мои ноги чулки и обуть меня – сначала она завязывает атласные подвязки изящным бантом чуть пониже колен, а затем помогает мне надеть изысканные домашние туфли из коричневого бархата, расшитые янтарными и золотыми бусинками. Я обожаю расхаживать повсюду босиком. Мне нравится чувствовать босыми ногами свежесть травы, твердость дерева или камня, холодных или же нагретых жарким полуденным солнцем. Роберт раньше часто присылал мне бархатные и атласные туфли, бывало, по дюжине зараз или даже больше, высказывая таким образом негласное свое неодобрение, но меня это никогда не останавливало – ради Роберта я пожертвовала гораздо большим.

Пирто хочет заняться моими волосами, но я останавливаю ее:

– Нет, от шпилек у меня болит голова, оставь волосы распущенными.

Это – единственная поблажка, которую я себе позволяю, ведь благовоспитанные замужние дамы всегда собирают волосы в высокие прически, и лишь девицам дозволено ходить с расплескавшимися по плечам локонами. Но меня все равно никто не увидит, хоть Пирто и убеждена по-прежнему, что я собираюсь выйти на прогулку сегодня, посетить церковную службу, а затем – ярмарку.

Иногда мне бывает очень тяжело играть во все эти глупые шарады. Я люблю Пирто, но все же я – ее госпожа, а она – моя служанка, так что не мне должно утешать ее, а наоборот. Я ведь могла бы обойтись сегодня без всех этих скучных приготовлений, надеть ночную рубашку и просто остаться в постели, позабыв о корсете, жестких шуршащих юбках и платье, всех этих подвязках, чулках и туфлях, без которых не мнит своего существования ни одна благовоспитанная леди, но по причинам, мне и самой не до конца понятным, мне отчего-то важно выглядеть сегодня как прежде, а не слоняться бесцельно по дому, подобно наложнице турецкого султана.

– Как скажешь, голубка моя, – соглашается Пирто и надевает мне на голову расшитый золотом атласный чепец, так идущий к моему платью, завязывает ленты и осторожно закрепляет его парой булавок, стараясь не причинить мне боли.

– Все, ты готова, милая, осталась лишь сумочка, она на столе, я положила ее там на тот случай, если ты вдруг захочешь… – говорит она, расправляя волну золотых кудрей, ниспадающих на мою спину.

– Нет, еще не готова, Пирто, – улыбаюсь я. – Хочу надеть свое ожерелье. То самое, что мой господин подарил мне, когда еще испытывал ко мне нежные чувства.

– Кажется, я поняла, какое ожерелье ты имеешь в виду, – кивает она и достает из моей шкатулки с драгоценностями роскошное тяжелое ожерелье с золотыми дубовыми листьями и янтарными желудями, которое так подходит к обручальному кольцу, что я всегда ношу на левой руке с тех пор, как Роберт надел его мне на палец, когда я была совсем еще юной семнадцатилетней девицей, лелеющей в душе надежды и мечты. Тогда я и представить себе не могла, что наступит день, когда Роберт разлюбит меня. Мне до сих пор нравится носить дубовые листья и желуди, изображенные на его личном гербе, – так домашний скот носит на себе клеймо хозяина, а я ведь по-прежнему являюсь его законной супругой, вопреки его стремлениям и желаниям, о чем я, в отличие от него, помню каждую секунду своей жизни. Я – леди Эми Дадли, жена лорда Роберта, и, пока жизнь теплится в моей груди, я не сдамся – никогда! И в горе, и в радости. Пока смерть не разлучит нас. Моя любовь вечна и незыблема, мне чужды легкомыслие и непостоянство, столь часто приписываемые представительницам прекрасного пола. Когда я стояла подле Роберта в день нашей свадьбы и произносила слова клятвы, я говорила от всей души и искренне верила в каждое слово, что срывалось с моих губ.