Пламенем испепеленные сердца - [139]

Обнаглевший Хосров-хан заявил теркскому воеводе, что, согласно повелению шаха, он собирается завладеть крепостью Терки в пику кабардинцам, которые подчинялись русским, найдя с ними общий язык.

Московский двор, встревоженный самоуправством ханов и шамхалов, отправил в Исфаган послов. Шах, не желая обострять отношения с русским царем, отвечал, что Хосров-хан действует по собственной воле.

Узнав от царя Ростома об отъезде царевича Ираклия и царицы Елены, Хосров-хан натравил на царскую свиту разбойников, которые взяли в плен сорок три человека — мужчин и женщин, захватили большую часть подарков, предназначенных русскому царю, но, благодаря мужеству горцев и имеретинцев, посланных царем Александром в сопровождение наследника престола, юный царевич с матерью были укрыты в Терках, оттуда их переправили в Астрахань с помощью русских и в конце концов доставили в Москву, где их приняли с истинно царскими почестями и отвели им роскошные покои в Московском Кремле.

Через несколько дней после прибытия царевича царь Алексей Михайлович принял его в Грановитой палате в присутствии всех заморских послов. На торжественном обеде, данном в честь гостя, по правую руку от царя сидел патриарх Никон, а по левую — царевич Ираклий, о котором сам патриарх пожелал сказать слово.

Никон святой мученицей помянул Кетеван и вечную славу воздал всем трем сыновьям Теймураза — Левану, Александру и Датуне. Сидевшая рядом с царицей Марией мать царевича Елена всхлипнула, Чолокашвили поднес ей платок.

Очень скоро грузинский царевич стал любимцем Алексея Михайловича. Без него не обходился ни один праздник, ни один прием и молебен, повсюду царь появлялся в сопровождении Ираклия, которого в Москве величали царевичем Николаем Давидовичем.

В высшем кругу московской знати он занимал место сразу после патриарха Никона. Здесь с полным пониманием относились к заветным мечтам царя Теймураза, не располагая реальной возможностью помочь Грузии, всячески старались выказать уважение к этой стране, восхваляя мудрость и красоту царевича.

Теймураз не скоро узнал о нападении на Ираклия. Весть принес однорукий Гио, которого затем и отправил в Имерети Георгий Чолокашвили, чтобы успокоить Теймураза на тот случай, если он узнал об этом нападении от кого-то другого.

— Как же ты оставил Ираклия, сынок, как мог вернуться сюда?! Так-то ты мой наказ выполняешь, я ведь на тебя надеялся, как же теперь царевич без тебя обойдется? — по-кахетински, по-отцовски попрекнул верного Гио расстроенный царь.

— Я не хотел возвращаться, но Чолокашвили не оставлял меня в покое, а потом сам Ираклий повелел… Его волю я выполнил только тогда, когда они уже были совсем в безопасном месте, Астрахань миновали.

— Так что же мой Ираклий?

— Ираклий велел мне вернуться и все подробно рассказать, как было. До деда, говорит, дойдут неверные слухи, он тревожиться будет, а услышанному из твоих уст поверит и успокоится.

— Умереть бы за него его деду, — проговорил Теймураз, и слеза еще раз покатилась по его изможденному лицу. После гибели Датуны он уже не стеснялся слез.

Теймураз сел писать письмо русскому царю. Сообщил о всех кознях, которые затевал против него шах по наущению и доносу Ростома. Не только братство, но даже простые связи Грузии с Россией лишают рассудка всех Сефевидов, а Аббас Второй сделает все, только бы русские не ступили на Кавказский хребет и не протянули Грузии руки помощи. Не помочь грузинским царствам — значит обречь христианство в Закавказье на гибель.

Написал царь и Ростому:

„Меня ты пощадил, но Датуну убил… Что он тебе сделал? Мы ведь все смертны, а сына у тебя нет. Ты ищешь наследника? Разве Датуна не объединил бы Картли и Кахети? Разве ты не грузин, не Багратиони, разве ты не видишь своими глазами, что потерять веру для нас равносильно смерти, разве царица Мариам без твоей помощи поддержит христиан?! Что же затмило рассудок твой, что озлобило тебя, как поднялась у тебя рука, или ты не грузин?! Неужели я должен поверить, что муки матери моей и сыновей моих радовали сердце твое? Нет, Ростом, я в это не могу поверить, ибо и оказилбашившийся грузин — все равно грузин и бедами Грузии его не обрадуешь! Рознь — рознью, но интересы родины выше всякой вражды, так зачем же ты хранишь верность Сефевидам, которые в конце концов обменяют тебя на негодного мула или и вовсе поколотят и вышвырнут? Ты ищешь наследника? Разве Датуна не был для тебя родным по крови? Разве в жилах Ираклия не течет кровь Багратиони? Или Хорешан не принадлежит к роду картлийских Багратиони? Неужели ты не понимаешь, что шах не оставит тебе Кахети, ибо ему не нужна единая Грузия. Тебя-то что развратило, человече? Что замутило рассудок твой? Послушайся Мариам, спроси-ка у нее, одобрит ли она кривду твою?..“

О многом еще писал Теймураз Ростому.

Письмо попало в руки царицы Мариам. Немедля подступила она к несговорчивому старику:

— Не обижайся, мой повелитель, но Теймураз правду пишет. Я благодарна тебе за то, — что ты сам подвигаешь меня на помощь христианам, но я поняла, что эта помощь тебе нужна для того, чтобы их же и обманывать, их внимание отвлекать, а тем временем кизилбашей поддерживать.