Пламень - [9]

— Андрон? — подал Вячеслав голос мужику. Тот молчал.

— Дух, понимаешь, живет, где хощет…

— Решу я тебя, гада… хоть ты и брательник мне… — загудел Андрон вдруг. — Моготы моей нетути терпеть…

— Ать?.. Реши!.. Нет, подожди!.. — заскакал чернец. — А про волю и забыл?.. Волю Тьмянаго… Перво-наперво… приналяжем на энтих пламенников — понимаешь?.. Прострунуть надо на крутую энту гору… Свет да подчинится тьме… Потому тьма — старше, глубче и выше… Слыхал ты про Люду-красаву энту самую?..

Но Андрон тоскливо махал на брата руками, гудел:

— Нельзя жить… тягота давит. Бог не вынесет етой тяготы — не токмо человек… Зачем тогда маяться? Вот видишь — Власьиха умирает… Замучили ее… Подобрал ее вечером на дороге… Побиралась, выбилась из сил… А хто виноват?.. Господа. Вот и Стеша мается… дочка Вла-сьихи… На поденщине пристают к ней прикащики… Эть!.. попередушить господ надобно!.. Красносмертники ужо обделают ето дело… А ты будешь якшаться с господами?..

— Я ничего…

* * *

Спустились в землянку. За кривыми корявыми подсошками, под сырой, поросшей поганками и хреном стеной, на куче мусора, гнилой соломы и вонючего тряпья ободранные валялись полумертвые ребята. Жуткие по землянке разносились хрипы их.

В углу грустная тонкая девушка Стеша, склоняясь над хрипевшей и разметавшейся матерью, тошновала и билась головой о землю. Тяжелые ее темные косы заметали пыль и кострику. Худые плечи вздрагивали и тряслись.

— Отойдите!.. Живоглоты!.. — с глухим криком впивалась она в голову себе. — Мучители!..

В сизом, сыром чаду кружась, проскрежетал Андрон прерывающимся, как удар грома, клекотом:

— Ду-у-ши-ть!.. Гадов, да и себя!.. Нельзя жить… Невмоготу… тягота!.. Должон ты душить, говори?..

— Ать?.. — заерзал чернец. — Я, да не должон?..

Коганок моргал, прыгал по стенам. Тени, зловещи и жутки, ползли кругом черными змеями. Иссохшая, как скелет, с черными ввалившимися ямами глаз и разъеденными цингой деснами, корчилась старая Власьиха в предсмертной судороге. А обок с ней мучились девочки. Лицо одной из них, ноги, руки, налитые желтой гнойной слизью, лоснились, как слюда. Недвижимо лежала младшая, черная, как чугун. Только сизые цинговые губы жутко передергивались… Стеша убивалась над крохотными сестренками.

— Ду-уши-ть!.. — топнул свирепо Андрон. Вертясь, точно веретено, припал к уху брата Вячеслав легавой собакой.

— А к тебе дело есть…

— Што-ть?..

— В землянку твою будут собираться человечки… которые демократы… с селяками… На панов штоб идти… Ну, и на крутую гору прострунут… Слыхал, чать?.. А про красаву энту самую слыхал?.. С отцом живет… Ну, вот… За Бога, они, за панов… человечью, понимаешь, кровь пьют…

— Так-то так… — пробурчал Андрон.

— И еще одно дельце… Козьме-скопцу хотел сказать, да он што-то зафордыбачил… Как, понимать, землянку обставим черетом…

— Да ить землянка-то — моя, што ль?.. — крутнул сердито головой Андрон: — Ить я тут со третьево дни тольк… Как ушла стерва ета, Ненила-то, женка, к злыдо-те… с той поры я и хожу по лесам… по пешшерам… И сюда набрел ненароком…

— Ну… дух живет, где хощет… — подскочил чернец. — Пора за ум взяться… Заворошка идет… Дай срок, наделаем мы делов!… Ты только говори, брат: будешь меня слушаться во всем?.. Помогать?..

Прогрохотал Андрон, красной тряся бородой:

— Дду-ши-ть, и все тут!..

Дробным, лисьим побежал Вячеслав шагом, скорчившись в три погибели, к выходу.

— Прощай! Жди…

* * *

В пороге люто метавшаяся, очадевшая и разбитая Стеша, дико вскинув гордую голову, острыми своими ударила разящими глазами в козюличий зрак чернеца.

— Ты?

— Я. — Юркнул за дверь Вячеслав. Под обрывом, извилистой пробираясь стежкой среди глыб глея и камней к озеру, спохватился было:

— А к Поликарпу?..

Но махнул рукой и пошел через черемуховый молодняк, шумя росными осыпающимися мертвыми листьями.

XI

Какое-то глухое смятение бросали с крутой горы в темную хвою жуткие башенные огни. В ночнине мужики, завидев их, толпами собирались под лесной обрыв. Нетерпеливые, распаленные, тряся вахлатыми бородами и ядреной раздражаясь бранью, яростно топали осметками:

— Идем!.. Чего бояться?.. Нам все равно пропадать!.. Не от голоду, так от мору… А пропадать!.. Дык лучше ж попередушим живоглотов, а тады — хоть на виселицу!.. А?.. Крутогоров отомстит… Он их свернет ужо в бараний рог… Неспроста огни эти.

Иные свирепо чесали затылки.

— Дыть, как ты пойдешь?.. У их черкезы, казаки с ружьями да пиками, а у тебя — што?..

— Правда — вот што!.. — дико ярились толпы: — она, мать, супротив всех пиков состоит!..

— Душить живоглотов!.. — ревели мужики в лютом гневе.

А, оплывшись, судили резоном:

— Эх, моготы нетути терпеть… И чего оттягивают с землей?.. Чего царю брешут, будто земли нельзя дать?.. Хоть бы за деньги… У жидов денег взять, да и отдать живоглотам… А землю — нам… А то сорок лет ждем земли, а все нету… а солдатов да подать тянут в одну душу… И вить знают жа псы, што попередушим всех до одного… Не теперь, дак через сто лет, не мы — внуки наши попередушат!.. Чего ж оттягивают?.. Чего брешут царю?.. Эх, бить нас надо!.. Сами дураки… А Крутогоров — што один сделает?..

Шли домой, угрюмо нахлобучив шапки и опустив головы низко. Но в душах их тревожные горели, неутолимые огни-зовы.