Пламень - [24]

— Ну, што нам с тобой делать? — стискивали его мужики: — Говори, змеево ты семя…

— Какой энто змей? — фыркал Вячеслав, крутясь волчком и за белесыми ресницами пряча ницые глаза: — Я - за вас же… А вы не соображаете этого?..

— Каккой ента змей!.. — кривлялись мужики. — Быт-то не знает, што… Гедевонов — от змея?..

— Как так? — прыгал чернец.

— А так. Матка евонная подкинута была старому барину… А как выросла — с змеем спуталась… От змея и родила Гедевонова-то… Ведь он твой батька?.. Бытто не знаешь!..

Кружились духини. В окна, вперемешку, били протяжные колдовские шумы берез, острый кровавый свет молний и гул отдаленного грома. Находила гроза.

Засокотал дух.

С ревом и свистом громада понеслась вкруг стола. А на столе вдруг, вскочив, выпрямилась во весь рост тонкая стройная девушка, с головы до ног завернутая в белые покрывала, страстно облегавшие молодое вздрагивающее тело…

Увидев чистую, пали лесовики перед ней ниц в жутком, внезапном наступившем молчании.

Поцеловал стопу ее Поликарп. И покрывала упали вдруг с ее плеч, как жемчужная пена…

Вспыхнула чистая заревом наготы своей и бездонного, извнутри светящегося взгляда. Над беснующейся, гудящей громадой затрепетала с благословляющими белыми нежными руками и черными кольцами волос, скатывающимися по розовой тугой груди. Знойное девичье тело ослепляло, как молния. Било в глаза нестерпимым огнем…

Радостное что-то и жуткое запела громада. И, крепко и тесно сомкнувшись, огненным понеслась вокруг девушки колесом…

В свирепом реве и визге духини и ехи сбрасывали с себя одежды. В плясе кидались на кормчих. И, сжигая их огнем страстей, обвивались горячими потными руками и ногами. Гикали исступленно. Кроваво целовались, впиваясь острыми зубами в щеки и губы мужиков…

Перед девушкой зажглись вдруг свечи. Огненное тело закровавилось. Озарилось все до последней тени. Даже те, что, забившись в далекий угол, не разглядели сперва девушки хорошо за сумраком, теперь увидели ее всю, ярко освещенную, и узнали.

Ахнул Козьма: "Мария!"

* * *

Знать, недаром устрял за Козьмою и пролез в корабль Поликарпа следопыт. Псу нужна Мария. Несдобровать ей теперь. Утащит ее следопыт опять к живоглоту. Пронюхает же, дьяволово отродье?! Надо спасать Марию. А то осквернят живоглоты.

Но только что Козьма, пробившись к столу, протянул навстречу Марии руки, как лесовики, схватив его за шиворот, отбросили к порогу. Со зла и боли, разбил Козьма ямошником окно, впился кому-то зубами в ягодицы, опрокинул на себя скамью…

Воздев перед Марией руки, величаво и жутко громада загудела:

— Ра-аду-й-ся… де-во Марие… Радуйся, Чи-и-ст-ая…

Потушили свечи. Оставили только лампаду. Трепетно подняв руки, опустила их над громадой Мария.

Подошел к столу, дрожа, ощупью, Поликарп. Шершавыми скользнул пальцами по атласистому телу девушки. Приник к ногам ее страстными обнесенными вьюгой седых волос, огненными губами.

За Поликарпом пошла и громада, припадая к ногам Марии страстно. И когда подошли последние — погас огонь.

В темноте разразились нечеловеческие рычания. Толпа заметалась люто, закрутилась по моленной, заслоняя окна, чуть маячившие в стенах. Ехи и духини падали уже наземь, визжа и крича зно-диким криком.

Ударила молния, страшным алым огнем облив все так же стройно, веще и неподвижно, как изваяние, стоявшую на столе Марию.

В хлынувшей за молнией темноте ухнул гром, точно земля провалилась в тартарары. А над ударом взвеялись черным крылом вопли лесного сладострастия, огня и мук.

Очумелый Вячеслав, прыгая по горячим потным телам, нащупал в темноте стол. Волосатыми обхватил, холодными руками ноги Марии, скуля тонко и нудно кошачьим своим голосом:

— Уходи, Мария!.. Вишь, какой тут ад?.. Уходи!.. Ать?.. Со мною!.. В лес!.. Тут — ад!

Но, дрогнув, вскрикнула Мария хрипло:

— А мне ад-то и люб!

* * *

Как-то больно и надорванно прохрипел Козьма, услышав голос Марии и голос следопыта. Через горы тел ринувшись, загремел кулаком по столу и завопил благим матом:

— А внимись, дух!.. следопыт, скыть, Мар-рею уносит!..

Сокотал дух. Не унимались лесовики, духини и ехи. Не утихал шабаш, а все больше разрастался. Даже гром не покрывал беспрерывного жуткого рева и воя, свиста, регота, скрежета и хохота…

И вдруг раскаты грома и гул толпы покрыл высокий, радостный и вдохновенный клич Марии. Но не клич Града и света, а клич тяготы, гибели…

Обхватил ее Козьма поперек. И она страстно, до боли, знойными обвилась вокруг него руками и ногами. В жуткой жажде страдания забилась кроваво… Вот когда только суждено ей принять тяготу!

Но вдруг страшнее прежнего ахнула, ударила лютая молния, превратив все в сплошное солнце. Увидела Мария, кто ее держит. Узнала Козьму-скопца, ненавистника плоти и гибели — смерти… Больно и глухо отшатнулась:

— Пусти-и!.. Погибели хочу… Затем и пришла сюда!..

Протяжный и всесокрушающий ухнул удар. Расколол землю надвое. Оглушил и без того обеспамятевшую Марию…

Козьма, завернув ее в полы зипуна, выскочил с нею из хибарки. И, не глядя на ревучий дождь, шалые колдовские скрипы и удары грозы, в жуткую понес темь старого мятущегося леса…

Дождь гудел в ветвях, словно ураган. Бил в мужика и извивающуюся в его руках обнаженную трепетную девушку грозным водопадом.