Пламень - [15]

— Не забуду!.. Нежный… Люблю… А-ах, люблю-ю…

— Кто же ты? — спрашивал ее Крутогоров.

И вздыхал, провожая ее тайным взглядом любви.

Люда уловила взгляд. Прокляла Крутогорова, канув в глухую мглу.

В ночи искал Крутогоров Люду. И не находил. А за ним загадочная бродила девушка в черном.

* * *

Падали ночные росы. За башней голубые доцветали росистые зори. Ладаном дымились ароматы сада роз.

В саду роз, в душистом росном шуме, гибкая тонкая девушка шестнадцати лет, в коротком черном платье, упав в траву, звонким заливалась трепетным смехом… Страстно откинув назад голову, так, что из алмазного ее ожерелья сыпались искры, вскрикивала вкрадчиво перед Крутогоровым:

— Ну и напасть!.. За что несчастье такое на меня — любовь?..

А купающиеся в серебряной росе белые и темно-алые розы, хрупкие бледные лилии и желтые, с золотистой пылью тюльпаны осторожно дотрагивались до стройных ее открытых ног, розового горячего лица, тонких нежных рук. Но девушка знала, что даже цветы и травы влюблены в жуткую ее, немилосердную красоту. Знала, что платье у нее — по колена, ноги открыты, стройны и горячи, грудь атласиста, знойна и туга. Перед ней ведь возлюбленный ее! Как же ей не быть прекрасной?

Шелестели лепестки. Вздыхал томно сад. А девушка в черном, к странным голосам сада прислушиваясь, шептала вдохновенно и страстно прильнувшими к дрогнувшей руке Крутогорова сладкими нежными устами:

— Цветы поют?.. Или возлюбленный мой?.. Радуйтесь, цветики!.. Возлюбленный мой — песнопевец-поэт!..

Звездные светы, с голубым сумраком смешиваясь, обливали свежие, мокрые от рос цветы, глаза девушки, волосы и тяжелое ожерелье, переливающееся холодными искрами. Падали, прорываясь сквозь студеный шум, на траву розовыми волнами. И все же девушка-русалка, купаясь в голубом ночном свете, опутанная недобными огнями, замирала в темном, трепете у ног Крутогорова.

— Ах, зори цветут?.. Или возлюбленный мой?.. Жуть берет!.. Возлюбленный мой — солнцевед!

* * *

Жутки и сладки девичьи сны наяву. А еще жутче и слаще сны наяву шестнадцатилетней русокудрой русалки. Непреоборима и грозна любовь открытая и торжествующая. Но еще непреоборимее и грознее любовь, скрытая от мира и даже от себя, запретная, любовь-жуть.

— Кто ты?.. — спрашивал Крутогоров. — Тебе шестнадцать лет? Я люблю Люду… Но и твои сны девичьи люблю… Чистая!.. Откуда ты?..

— Из замка…

— Расскажи…

* * *

Рассказала — пробредила… За девушкой-фиалкой желчные следили старухи.

И Гедеонов. И мать, молодая еще (княгиня). Удерживали ее, когда шла она в дикий лес. Непонятное что-то говорили ей. Но девушка провела их всех и пробралась-таки в дикий лес к возлюбленному своему — свободная, страстная, знойная, трепетная! У жуткой колдуньи — у кровавой лесовухи отняла возлюбленного.

И теперь вот огненными обнимает его руками своими, целует исступленно и кричит, кричит в великом приливе любви, нежности, страсти:

— Ах, отчего это щемит сердце?.. Бог мой! Я — люблю… Отчего дрожат руки?.. И млеют ноги?.. Ах, отчего все кружится… И все горит… Я — в огне!..

Молчит. И вздыхает протяжно и сладко:

— Ну, и пускай пропаду… Зато уж и. обовьюсь, ох!.. Нетерпеливо, крепко и больно сжимает горячими хрупкими руками шею Крутогорова, открывая начаянно короткое черное платье на белой девичьей груди, — робкая, насмешливая, извивающаяся, светящая огненной улыбкой, грозно-прекрасная.

— Я — люблю!

Изомлев, отступает назад. Но вдруг непочатым загорается огнем. Налетает на Крутогорова вихрем. Запахом роз и ландышей обдает его, стройной топая крепкой ногой. Хохочет яростно, отчего серые глаза ее суживаются, косятся и раздваивается розовый нежный подбородок:

— Ха-ха!.. Поцелу-уй меня-я… Мой любимый!.. Не пущу.

III

Но Крутогоров, спустившись к озеру, садится в лодку и отплывает от берега.

И слышит, как бежит за ним в березняке девушка. У самых волн трепетно замирает…

За березняком расцветало алыми цветами озеро. Пьянили лесные запахи. Немеркнущие лились светы, и что-то пели волны. А из таинственных, поросших лилиями заводей белые лебеди выплывали, манимые лесными голосами. Над волнами спускалась звезда, голубо-алая. Заглядывала в сердце. Звала за собой.

В тростнике запутавшись, вернулся, подплыл Крутогоров к высокому голубому гроту у берега.

В синем сумраке нагую увидел девушку-русалку, до боли белую, стройную и гибкую, с распущенными волнистыми красными волосами и глядящей из-под них тугой девичьей грудью.

— Це-лу-й… Ох, це-лу-й же… — медленно и томно шептала девушка, с растяжкой, закидывая на шею руки и страстно выгибая стан.

Бросалась стремительно в волны с каменной ступени. И, трепетной, сладострастно вздрагивающей грудью рассекая пену, подплывала к Крутогорову. А тот, будто во сне, гибким отдаваясь розовым горячим рукам, пахнущим ландышами, и сладкому страстному рту трепетной девушки, глядел в сердце ее, в серые глаза, горящие огнем и сумраком, переполненные хмелем страсти и ранящие.

Но до дна в глаза девушка-русалка не давала заглянуть. В темноте вод, гибкая и цепкая, страстными ударяя по волнам, легкими, как два белых крыла, ногами и знойной сжигая Крутогорова крепкой своей грудью, опутывала его темными сетями. Околдовывала, тяжело и страшно дыша: