Плагиат (Исповедь ненормального) - [43]

Гусев внимательно смотрел на Кварцхаву. Он говорил умно и убедительно, однако к чему он клонил, было пока не ясно.

— Представь себе, Витёк, что этот ресторан — твоя публика. А ты повар. Ты хороший, утончённый и изысканный повар. Ты используешь разные пряные травки, специи, разные там экзотические ингредиенты. Ты делаешь такие кушанья, которые может оценить настоящий гурман. Некоторые от них просто без ума. Некоторые, чтобы придать себе вес, говорят, что они тоже без ума. Но все остальные, а их процентов девяноста, они тихонечко, под каким-нибудь предлогом, уходят. И они приходят в другой ресторан, в столовую или кафе, где им дадут нормальную котлету с нормальными макаронами. И выстраиваются в очередь за этими котлетами. А твой ресторан с твоими изысками нерентабелен, он прогорает или работает себе в убыток. А ещё он многих раздражает. Потому что если человек не понимает, то это самое начинает его сильно раздражать. И твоё начальство, которое любит борщ и котлеты, тоже нервничает. И что ты имеешь в итоге? Нескольких преданных тебе чудаков, пустой карман и весь мир, ожесточившийся против тебя.

— Гоша, говори прямо.

— Говоря прямо, ты должен сейчас, вот здесь, решить свою дальнейшую судьбу. Или ты хочешь дальше валять дурака или мы делаем тебе хорошую карьеру. Выступать на телевидении, на праздничных концертах для самой верхушки. С годами станешь членом всевозможных союзов, худсоветов. Звания, крупные денежные премии, поездки в капстраны. Ты не станешь клоуном, который вырос из собственных штанишек, ты станешь обеспеченным и уважаемым человеком.

Гусев подумал про перестройку. До неё осталось меньше года. Делать репертуар «гражданского звучания» не имеет никакого смысла.

— А что если без идеологии?

— Попробуй без идеологии. Было бы странно делать идеологию сразу после такой программы. Программа хорошая. Очень хорошая. Но люди не будут каждый день кушать устриц. Устрицы быстро приедаются, поверь мне, Витёк. Пусть они тоже будут, но так, изредка, разок-другой за сезон. Это будет для души, для гурманов. Народ, Витёк, хочет комплексного обеда на каждый день. Народ хочет хавать. Витёк, дай народу то, чего он хочет.

Гусев доверял чутью будущего медиамагната и в принципе был готов следовать его советам.

— Как ты себе подставляешь?

— Нормально чтоб было. Без белиберды, без трудных аккордов. Простые понятные фразы, простая понятная мелодия.

— Я попробую.

— Ты ведь умный человек, Витёк. Умный и талантливый. Я в тебя верю.

Они оставили недопитую бутылку официанту и пошли спать на свои места.

На другой день, уже у себя дома, Гусев позвонил Тропилле, чтобы посоветоваться с ним, как с умным и знающим человеком.

— Ты ничего не знаешь? — сказал тот, не выказав радости.

— В смысле, — испугался Гусев.

— Боб выбросился.

— Что?

— Боб сошёл с ума и выбросился из окна.

— Почему… То есть, он жив?

— Он жив. Зацепился там что-то… дерево или провода… Снимали пожарной командой. Потом в больницу, а оттуда — в дурки.

— А что… Что-нибудь говорит?

— Я не знаю. Но, по слухам, бормочет тексты.

— Тексты?

— Да. Твои тексты.

Гусев потерял дар речи.

— Завязывал бы ты с этим. Сочиняй так, чтобы не было похоже. Человек столько руды перелопатил, ты вроде как подсел на всё готовое. Народ в «Сайгоне» недоволен. Могут для начала дюлей навешать. Во всяком случае, на меня больше не рассчитывайте, я вас писать не буду. Будь здоров.

Гусев нервно закурил, затолкал окурок в пепельницу и откинулся на кровати. Взял гитару. Глядя в потолок, начал задумчиво перебирать струны.

Нужная песня выскочила легко, сама собой. Он проработал пятнадцать лет в кабаке и знал, что именно заказывает народ. Что нужно народу, а без чего он как-нибудь перетопчется. На полочках его профессиональной памяти хранились тысячи мелодий, гармоний и текстов. Всё, что «пипл хавает».

Он пел сначала негромко и неуверенно, а потом во весь голос. После каждого нового куплета он приглушал струны, делал короткую паузу и выкрикивал так, что было, наверное, слышно на лестнице: «борщ!», «котлета!», «макароны!», «компот!», «попс!», «говно!», «пипл!», «хавает!»…

На

маленьком плоту

через шторм и гро-озы!..

14

К первому сентября 1984 года «Генеральный секретарь» был дописан, тщательно отредактирован и отпечатан в пяти экземплярах. Директор издательства принял рукопись с улыбкой, не проронив ни слова. Всё уже было сказано, и много раз, приватно. В гостях у Тамары Леонардовны, за чаем, отрывки неторопливо зачитывались самим автором. А этого автора директор, кажется, ещё совсем недавно держал на коленках и показывал ему, как скачут на лошадке.

Экземпляр текста был отдан на внутреннюю рецензию (необходимая формальность), другой — опытнейшему редактору для скорейшей подготовки к печати. В плане ноябрьского номера толстого литературного журнала стоял двухсотстраничный фрагмент будущей книги, повествующий о послевоенных трудностях, любви и предательстве, а также обширная рецензия, в которой известный критик называл эпопею «произведением, глубина и художественные достоинства которого сопоставимы с „Тихим Доном“ и даже опережают его по масштабу охвата и социальной значимости выбранной темы».