Плагиат (Исповедь ненормального) - [26]

— Можно, — охотно согласились повара и сняли куртки. — Пока школьную донашиваем, — подмигнули хозяину.

Прошли в комнату, сразу увидели голый простенок со бледным квадратом на обоях. Там должны были висеть те самые часы, под которыми клад.

— А где часы? — тревожно спросил Телегин, приблизившись будто к окну и скосив глаза на обои. — Гвоздь торчал на месте, обои нигде не повреждены.

— Торопитесь куда? — хозяин уже торопливо наливал портвейн в два гранёных стакана и одну кружку. — Часы снял. Кукушку заело. Подправлю снова закукарекает. Садитесь… вон сюда, на диван.

Над диваном на гвозде висело ружьё, длинный охотничий нож, патронташ и подсумок. Сели, чокнулись.

— Ну, за это, чтобы из загранки привозить. Повара. Будете как короли в дублёнках ходить. Кто поймёт, что вы повара. Все тёлки ваши. Они это любят. Шмотки в смысле, одеколон там разный… Семён я. Стрелком в проходной завода работаю, сутки через трое. Скоро охота начнётся. У нас охотничий клуб. Завод от автобуса, путёвки… Летом пойду на медведя. В Сибирь.

Хозяин с чувством выпил и стал выжидающе смотреть на будущих поваров загранплаванья. Смухлевать было невозможно. Пробормотали имена, выпили. В нос ударил едкий ностальгический запах «33-го». Подействовало сразу, в ту же секунду, после вдоха. Забытое ощущение эйфории от первого стакана. Потом нечто похожее можно будет вызвать понюшкой чистого кокаина… которого в России нет. А стоит такая доза — месячный заработок.

Через час все трое были совершенно пьяными. Хозяин — потому что на старые дрожжи, дети — потому что в первый раз. Они уже с чувством попели из репертуара Лещенко и Магомаева, а теперь Семён увлечённо, забывая слова и по много раз повторяя одно и то же, рассказывал про охоту на различных животных — места, повадки, сезоны, снаряжение. Достал подсумок, вынул огромную гильзу и, роняя и рассыпая, начал показывать, как заряжают пулю на медведя. Пуля была свинцовая, величиной с грецкий орех. Пыжа он скрутил из куска завтрашней газеты, оторвав заголовок со словами: «Дети-оборотни зверски убили ветерана».

— Надо завязывать, — выговорил Телегин в самое ухо приятеля. Мерещится какая-то ерунда.

Следовало выработать окончательный план действий из двух возможных: продолжать спаивать хозяина или рассказать про клад и спокойно поделить. Оба прекрасно понимали, что Семён может пить весь вечер, сутки или месяц. Возможно, что пьяное слабоумие его нормальное состояние. И ждать, в таком случае, не имело смысла.

— Подсыпать бы ему чего-нибудь… снотворного, — заплетаясь языком прошептал Гусев. — Клафелина… Достал уже, козёл.

К моменту произнесения последней фразы бубнившее на стене радио притихло, чтобы пропиликать сигналы точного времени.

— Кто козёл, — мрачно произнёс хозяин, и только тут дети заметили на его руке тюремную татуировку.

— А, не! Я не то! — испугался Гусев. — Я вон ему, Саньке говорю… осёл, козёл и петух. Анекдот.

— Петух?..

— Не-не-не! То есть, так всегда в анекдоте: русский, хохол и еврей.

— Еврей…

Семён побагровел, он понял, что такую обиду можно смыть только кровью. Иначе он всю жизнь будет козлом, петухом и евреем. Если смоет позор кровью обидчиков, на зоне будут уважать.

Он встал и снял со стены ружьё.

— Кто козёл?

Семён преломил ружьё и вставил патрон.

— Не козёл! — вскочил с места Телегин. — Он не то сказал! Он сказал петух!..

Затвор резко щёлкнул, чёрная дырка ствола оказалась у Телегина перед глазами.

— Помогите!.. — закричал он и, запрыгнув на подоконник, заорал в форточку, срывая голос: — Помоги-и-и-те!!!

Раздался грохот, медвежья пуля ударила в спину, раздробив позвоночник и тело, проломив рамы, рухнуло, в глубокий колодец милицейского двора. В то же мгновение Гусев полоснул Семёна по горлу охотничьим ножом. Кровь брызнула фонтаном в глаза. Ослеплённый, он принялся махать ножом из стороны в сторону, наступая и ощущая клинком податливую преграду.

Когда в квартиру ворвались милиционеры, Гусев лежал на полу без сознания, залитый кровью. Лицо, шея и грудь хозяина были изрезаны до белевшихся костей. В тумбочке нашли ордена и ветеранскую книжку.

15

После дзюдо — плаванье. Можно расслабиться и ни о чём не думать. Когда плывёшь на спине, видишь кумачовую растяжку «ПРИВЕТ УЧАСТНИКАМ СОРЕВНОВАНИЙ!». Иногда там, наверху, занимаются на батутах прыгуны. Тогда можно смотреть на кувыркающиеся в воздухе фигуры. Брассом и баттерфляем — не видишь почти ничего; только воду, дорожки и бортик далеко впереди. Когда плывёшь кролем — краем глаза выхватываешь боковые трибуны.

Вон сидит девчонка из младшей группы. Делает вид, что читает учебник, на самом деле смотрит. На него. Не в первый раз. Сколько ей?.. Лет четырнадцать-пятнадцать. Может быть, все шестнадцать. Если бы так… можно было бы познакомиться, пригласить куда-нибудь. Она очень привлекательная и не похожа на дурочку. Совсем не похожа. Если будет случай, он непременно с ней заговорит. Эта Анжела зачем-то путается… Совсем не в его вкусе. Фальшивая, глупая, самоуверенная. Надо было решительно дать понять, что у них ничего не будет. Дурацкая нерешительность. Ему нравятся совсем другие девушки. Вот хотя бы эта, которая смотрит. Даже если ей четырнадцать, через пару лет физически они будут почти ровесники.