Плачужная канава - [12]

Раскрывались подполья, выходила из них своя неспокойная, вечно допрашивающая, вечно глумящаяся жизнь.

– Эх, Костя, если бы часов и совсем не было! – сказал Нелидов, вдыхая глубоко морозный воздух.

Ударял лютый мороз.

Часты, густы звезды рассыпались по небу, – золото по царскому двору. Там, казалось, сидел царь с царицей. Считал царь свои богатства, пил из золотой чаши, нанизывала царица звездный бисер.

Часть третья

1.

– Большое случилось несчастье…

Христина Федоровна сжала руками лоб, хотела замкнуться от этих ворвавшихся назойливых выкриков и скрипучих голосов, – от них вся стена, дрожа, колебалась.

Но часы не могли остановить своего разговора, ни успокоиться. Шли, шамкая, топоча и постукивая, – приставали к ней по-человечьему:

– Ну и принимайся за работу. – У тебя рука легкая. – Засучивай рукава выше. – Встречай, принимай дорогого гостя. – Сажай в красный угол. – Хвали горе, чтобы не плакало. Ты больше не можешь валяться в постели и ни о чем не думать, не можешь, не думая, нежиться и не держать в голове времени. –

– Оно всегда с тобой. –

– Оно идет. –

– Оно не станет ждать. –

– От него никуда не скроешься. –

– Ты больше не можешь подолгу причесываться, стоять перед зеркалом, стоять так сама с собой. – Нет, ты чем свет, подымайся на ноги. – Кое-как оденься, не прихорашивайся, все равно, только бы прилично было. – Прилично и сойдет. – И не жалуйся, не пеняй, что кофточка поистрепалась и не по моде, а у юбки подол обшаркался. Оборви тесьму, не обращай внимания. – Сойдет. – Знаешь, когда попадет так человек на зубцы нашего колесика, – колесико неумолимо, – оно не выпустит, будет тикать на самое ухо, совьет в сердце маленькое певучее гнездышко, петь будет. –

– Всюду за тобой. –

– Всегда с тобой. –

– От него никуда не скроешься. –

– Понимаешь, нет ему дела, как ты одета и как ты выглядишь. – И не обрадует. – А многое идет к тебе, помнишь? – Ты заметила, как уж в течение нескольких недель ты опустилась. – Не блестят твои ногти. – Будешь еще и еще опускаться. – Все станет некогда и неважно. – Возьмет оно и потянет. – Да. – Да. – С утренними думами расстанься. –

– Они не придут. –

– Они не возвратятся. –

– Не жди их. –

– Выпей наскоро чаю, да спеши в магазин, да всю дорогу думай, крепко думай одну думу: кабы не пропустить чего, кабы не забыть, кабы не сделать того, чего у людей не делается. – У этих людей свои заповеди. – Нарушишь, – свернешь себе шею. – Но ты не должна этого делать. – Ты должна слушаться. – У тебя ребенок и дом. – Не хочешь? – С утренними думами расстанься. –

– Они не придут. –

– Они не возвратятся. –

– Не жди их. –

– Не удивляйся, если помощники явятся. – Поверишь? – Не верь им. – Ты красива. – Впрочем, твоя красота… – Это не вывезет. – Когда спасаются от огня, на это не смотрят. – А давят и давят. – Разве жизнь не пожар, правда, огня давно нет, потопом залит огонь, но эта гарь, этот чад. – Чад ползет. – Его не зальешь. – Он и таиться не будет, возьмет тупо, открыто. – Ах, вчера вовремя не успела послать в банк. – Позавчера письмо. – Намедни вексель. – А там часы побежали, не заметила, просрочила вексель. – Ничего. – Охватит деловая жизнь, зачадишь, и пойдет, как по маслу. – Явятся приятели. – У вас много приятелей. – Ты не верь им. – Заберешь в голову Бог знать что, выудишь из простой вежливости дружбу, а после изноешь, истерзаешься понапрасну. – А к чему! – Жалоба-жалоба. – Не будет ночи. – Не будет дня. – Сумерки. – Зуб на зуб не попадает. – Губы искусаны. – Веки опухли. – Руки, как плети. – В голове мертвая точка. – Куда пойдешь? – Ничего она не стоит, твоя красота. – Это только так кажется. – Прежде да, она передергивала, сгибала им колени, а теперь… – Приятели, которых водой не разольешь… – Теперь у тебя у самой что-то дрогнуло. – Конечно, по мелочам, набалмаш⁵¹, как сказал бы мастер, и ты что-нибудь да стоишь. – Да. – Да. –

Христина Федоровна заткнула уши. Не хотела дальше слушать. Хотела прогнать эти мысли.

Шли часы, вся стена шла, бормотала:

– Что? – предупреждали тебя, говорили тебе. – Будь мужественной, будь правдивой, взгляни прямо. – Прочь эти руки! – Не жмурься. – Хуже будет. – Больнее. – Твои знакомые начинают от тебя сторониться, едва приподнимают шляпу, едва кивают, переходят на другую сторону, не замечают тебя, чувствуют неловкость, когда заходит о тебе речь. – Они тебя больше не знают. – Чего уж грех таить, никто и носа не кажет. – Почему это никто носа не кажет? – Некогда. – Некогда? – А прежде было время? – Почему это все такие жестокие, и нет ни у кого сердца, а есть только слово. – Неверное слово. – А кому охота? Жалоба, жалоба! – Хочешь бичевать себя? – Да? – Но будь мужественной, это ты говорила: хочу жить и не отдам себя! – Ты это говорила? – И уж держись так до последу. – О доме забудь, не надо вспоминать, это расслабляет, смотри, как осунулась, синяки под глазами, морщинки. – От этого не уйдешь. – Она возьмет свое, ты ее знаешь! – А старик, он и вправду болен. – Не хочет дать денег? – Не хочет выручить? – Да, ей-Богу же, у него нет денег. – Нет. – Старик сумел прожить жизнь, а ты не сумеешь. – Ты знаешь, кто ты? – Сказать?