Плач - [2]

Тетушка плакала над этим фильмом навзрыд. Я тоже хотел, но не смог. В смысле, я вовсе не социопат и понимал, насколько печально положение героини.

Я спросил у тети можно ли взять апельсин, и она сказала «да», так что я отправился на кухню, открыл холодильник и тихонько вынул хабанеро из полиэтиленового пакета. Затем разрезал перец на две половинки и натер глаза. Жгло адски! Как будто к ним приставили по паяльной лампе. Зато я не могу отрицать результат — новые слезы!

— Что с тобой? — спросила тетя, когда я заплаканный вернулся в гостиную без апельсина.

— Расстроился из-за фильма.

Не забывайте: мне было всего шесть.

Тетя снова сунула меня под кран в ванной и предупредила, что я могу ослепнуть, если буду продолжать в том же духе. Меня обеспокоила легкость, с которой она разгадала мой обман. Неужто настоящие слезы не жгут, как кислота?

Я продолжал в том же духе, а тетя ругалась и промывала мне глаза. К психиатру она никогда меня не водила, и, оглядываясь в прошлое, я ее понимаю: врачи стоят денег. Правда, когда вспоминаю детство, меня неприятно удивляет, что она не перестала покупать перцы хабанеро.

Я не плакал, когда в школе меня столкнули с качелей, когда поскользнулся на льду, когда пришлось съесть подозрительный «M&M» без глазури, якобы очищенный, и когда я случайно зашел в женский туалет, а Джимми Зепп заметил и разболтал всей школе, после чего все начали надо мной смеяться и обзывать девчонкой.

Плакал я только от перцев. А позднее, уже в шестнадцать, — от вилки.

Помню, в тот день я пришел домой, покосил газон, подстриг кусты, помыл машину и, когда тетя поставила передо мной тарелку спагетти, набросился на еду, как волк. Тут же навернул на вилку и поднес ко рту.

Прежде чем закатывать глаза знайте: я вовсе не пытаюсь оправдать лютым голодом то, что воткнул себе в щеку вилку. Не пытаюсь намекнуть, что вы поступили бы так же. Хоть мы и не знакомы лично, поверьте, я стопроцентно уверен, что вы бы не стали так делать. Но я сделал и заплакал, потому что у меня из щеки торчала обернутая спагетти вилка.

Моя обычно добрая, понимающая и политкорректная тетушка, не выдержав, спросила уж не умственно отсталый ли я.

Я вынул вилку, съел намотанные макароны и бросился к себе в спальню порыдать в одиночестве. Почему так вышло? Мне доводилось испытывать боль и сильнее, да и унижали меня похлеще. Так почему слезы?

Как только рана зажила, я ткнул себя снова. И заплакал.

Как только и эта рана зажила, я ткнул себя снова. И снова заплакал.

В третий раз я плакал уже не так сильно, так что вернулся к трюку с хабанеро. Как оказалось, если чередовать эти два метода, можно получить наибольшее количество слез. Теперь я мог регулярно плакать и чувствовал себя нормальным.

На свой семнадцатый день рождения, когда к нам в гости приехала бабушка, я подслушал ее разговор с сестрой. Мол, противоестественно до жути, если парень в моем возрасте то и дело плачет. Вот дерьмо!

На мой семнадцатый день рождения тетушка умерла. Она ехала домой с тортом для меня, но у машины внезапно отказали тормоза. Тётя врезалась в другую машину, за рулем которой сидела мать шестерых детей. Та умерла при столкновении, а трое детей стали инвалидами, которым нужен постоянный уход. Правда, назавтра их число сократилось до двух, потому что ребенок, который ехал рядом с матерью, наконец перебрался из интенсивной терапии в морг.

Мне было так грустно. Я всадил в щеку вилку и заплакал.

«Что-то не слишком он убивается, — шепнул один из моих кузенов другому. — Я пролил слез больше, хотя тетя Бетти мне даже не нравилась».

Вот дерьмо!

Я пошел в ванную, достал перочинный ножик и воткнул его под ноготь. Больно! Однако я не заплакал. Я повторил процедуру с каждым пальцем на левой руке. Указательный кольнул только до крови, но к тому времени как добрался до мизинца, уже вгонял нож на всю длину ногтя. Боль неимоверная, и я определенно издал какие-то жалобные звуки, но слез не было.

Почему трюк с вилкой сработал, а с ножом под ногтями нет?

Возможно, дело в сочетании боли и унижения. Каждый раз, когда я колол себя вилкой, мне вспоминался собственный идиотизм. Это надо же: умудриться проткнуть себе лицо столовым прибором!

Как я мог поднять ставки?

Подобно большинству людей, ребенком меня мучили кошмары: я в школе, и на мне только нижнее белье. Но быть полуголым в похоронном бюро менее унизительно, и я решился на следующий шаг — обнажиться полностью.

Разумеется, я должен был почувствовать неловкость, но, хотя у меня не гигантский пенис, размер у него, если верить статьям, вполне приличный. Ничего у меня не вышло. Тогда я включил холодную воду и плескал ее в пах, пока мое хозяйство не сморщилось до подходяще позорной длины.

Гмм-м-м. Вообще-то, оно все равно осталось слишком большим.

Имелся хороший способ вызвать сильную боль и решить проблему с размером.

Нет, нет, нет. Это был бы уже перебор!

Поэтому я его только проткнул.

Закончив, я подошел к тетиному гробу и — поверьте! — я в жизни так сильно не плакал.

Следующие несколько лет я вел немного одинокое существование. В психиатрической лечебнице мне не давали ни вилок, ни хабанеро, так что я почти не плакал. Но в конце концов меня выпустили.