Плач серого неба - [31]

— Как это того?!

— Ну, того, чуть не прибили нынче ночью. Насмерть.

— Чуть? — я почувствовал, как мгновенно затянувшийся где-то внутри узел пополз, развязываясь.

— Ну да! Доктор и полиция уже, почитай, оборота три с ним сидят. А он и говорить-то не может.

— Полиция уже здесь? Которая?

— Магическая, ясен день. Мирские тоже приходили, но магполы их погнали. Не их, мол, кон… ком… коптененция, — он ухмыльнулся, довольный обретением сложного словечка, — так и сказали. А мы все смотрим, как бы кто лишний в усадьбу не пробрался или наружу не выбрался, у кого этой ко… коптенции нету. Ну и вот, — мальчишка выразительно качнул чудесно удержанным подносом, на котором, сейчас слегка покосившись, стояла круглая железная миска, плотно закрытая промокшей тряпкой. От миски шел густой и ароматный пар, — на подай-принеси работаем.

— Слушай, — мысль созрела внезапно, — давай поднос, я отнесу, только скажи, куда. А ты пока… постой, на улицу-то вас выпускают?

— А как же. У ворот старый Мураг стоит, он пропустит ежели чего. А чего?

— Можешь сбегать на площадь Порядка и передать записку одной душе?

— Ну-у-у-у… — паренек многоопытно закатил глаза и сыграл лицом крайнюю занятость.

— За мной не заржавеет, — я поискал в кармане и добыл полновесный медяк, — этого тебе хватит?

— Ну-у-у?.. — попытался было хитрец.

— Не наглей! — оборвал я, — адрес запомнил?

— А то ж! — глаза мальчишки разгорелись.

— Хорошо. Шустро обернешься — добавлю еще. Но легковесную, а то разоришь. Пойдем, я пишу быстро.

Да и что там было писать? Пара строчек с обещанием зайти почти не заняли ни времени, ни бумаги. Маленький квартерон убежал с запиской, а, я подхватил не успевшую остыть посудину, водрузил на поднос и отправился искать Хидейка.

Все-таки, каждому свое. Я проходил коридор за коридором, поворот за поворотом и никак не мог взять в толк, к чему одной душе столько пространства. От обилия ковровых дорожек, гобеленов и целых рядов большеглазых портретов рябило в глазах. Мраморному изваянию древнего старца я обрадовался, как родному — покатые белые плечи и стесанное временем лицо статуи на толику разнообразили пестрый, но тошнотворно однородный пейзаж. Но стоило войти дверь за его спиной — и взгляд уныло заскользил по веренице пожалуй что внуков (а судя по пикантным округлостям и одной внучке) безликого старика. В конце концов из-за очередного угла вывернулась обещанная лестница. Я шустро слетел на первый этаж и с облегчением понял, что теперь уже не заблужусь — впереди показалась малая гостиная. Сквозь приоткрытые створки дверей мутным многоголосым ручьем сочился смущенный шепоток.

Хозяин дома, бледный и беспамятный, лежал на широком диване. Грудь Хидейка вздымалась судорожно, через раз. Рядом, на маленькой табуретке с причудливыми ножками, целеустремленно возилась фигурка доктора Ольта. На коленях его лежал компактный чемоданчик, в коем доктор увлеченно рылся, искусно игнорируя окружающих. С десяток одушевленных — слуги — тихо замерли по стенам. Дворецкий, согнувшись, словно в приступе жестокого радикулита, замер, готовый к распоряжениям доктора. И были в комнате еще двое.

Высокий и низкий. Вот и все, что можно было сказать о них наверняка. Ни происхождение, ни возраст определить было невозможно — тела обоих скрывали синие плащи, а неживые личины поблескивали текучим металлом. Та маска, что располагалась повыше, повернулась ко мне и кивнула.

— Уилбурр Брокк, верно? — звучным басом спросила она, но доктор Ольт, не отрываясь от чемоданчика, махнул на магпола рукой, и тот сбавил тон, — извольте ответить на несколько вопросов.

— Всегда рад, уважаемый… — я вдруг понял, что не представляю, как обращаться к магполам, — желаете говорить здесь?

— Ни в коем случае, — зашипел доктор, — уходите! Ему нужен покой.

— Пройдемте, — капюшон синего плаща колыхнулся в направлении двери, — это не займет много времени.

Распрямившийся, но по-прежнему напряженный, как струна, дворецкий провел нас в другую гостиную. Та напоминала калейдоскоп даже больше, чем моя спальня, за одним исключением — пурпур в ней полностью заменили оттенки зеленого. У окна стоял малахитовый столик, на котором, безмолвно требуя почтения к возрасту, чопорно застыл изящный графин дутого стекла. Трудно было даже представить, как давно он и четыре пузатых бокала обжили помещение — спокойный изумрудный блеск говорил о том, что пыль в комнате долго не задерживалась. Как, впрочем, и повсюду. За все проведенное в особняке время мне не попалось ни единой соринки, зато в глазах рябило от блеска всевозможных драгоценных инкрустаций. Не было пыли на тяжелых шторах, на каминной полке, на диване цвета елочной хвои, на двух старинных креслах, доверчиво глядевших друг на друга с разных сторон стола. Мохнатый ковер, чье сходство с пожухлой травой крепло из-за расцветки и тихого шуршания под ногами, был мягким и без слов предлагал оставить обувь у порога. Из глубины золоченой рамы со стены на нас с магполом взирал очень старый альв в костюме-тройке. Я никогда не был большим ценителем изобразительного искусства. И уж подавно не трогала меня халтура вимсбергских мазил, которых заботило лишь одно — побыстрее намалевать как-нибудь и что-нибудь за какие-нибудь деньги. В погоне за количеством в ущерб качеству, эти нервные, едко пахшие личности, штамповали свои дешевки и те, подобно крысам, наводняли город. Стоило ли удивляться, что я уже довольно давно относился к картинам с трепетом не большим, чем к дешевым обоям? Однако этот портрет был не так-то прост. Глаза старика на нем, коричневые почти до черноты, смотрели строго, и казалось, что черные точки зрачков вжигаются прямо в мысли. Я помотал головой. Семейное сходство прослеживалось, несомненно. Через пару сотен лет молодой Хидейк имел все шансы стать таким же. Но сначала ему предстояло дожить до тех времен.