Плач к небесам - [28]

* * *

Начинался карнавал. Люди толпами валили на площадь.

На всеобщее обозрение были выставлены величественные картины; прилавки ювелиров и стеклодувов сверкали в свете огней открытых кафе, заполненных людьми, угощающимися шоколадом, вином и мороженым. Лавки блистали хрустальными люстрами и великолепными тканями, выставленными на продажу, а толпы людей поражали глаз разнообразием сортов атласа, шелка и дамаста.

Гигантская площадь казалась безграничной. Было светло, как в полдень, а округлые, изогнутые дугой мозаики собора Сан-Марко, возвышаясь над всем этим, искрились, словно были живыми и тоже наблюдали за происходящим.

Алессандро продолжал выполнять свои обязанности. Именно он привел Марианну и Тонио в маленькую лавку, где их тут же обрядили в бауты[16] и домино.

Тонио ни разу еще не доводилось надевать бауту, птицеподобную маску белого как мел цвета, закрывавшую не только лицо, но и голову. Когда маска коснулась его носа и глаз, он почувствовал странный запах. Кинув взгляд на зеркало, удивился, увидев вместо себя какого-то незнакомца. Виной тому было домино, длинное черное одеяние, спускавшееся до земли и делавшее людей полностью неузнаваемыми. Теперь невозможно было определить, кто из них мужчина, а кто — женщина. Из-под домино не проглядывало платье Марианны, она превратилась в маленького гнома, смеющегося сладким, перекатывающимся, как ртуть, смехом.

Алессандро рядом с ней казался привидением.

Вынырнув снова на слепящий свет, они были теперь просто троицей среди сотен таких же, как они, безымянных и безликих людей, затерянных в толпе, тесно прижатых друг к другу среди музыки и криков, наполнивших воздух, и среди прочих людей, одетых в причудливые, фантастические костюмы.

Гигантские фигуры комедии дель арте[17] поднимались над толпой. Они были похожи на чудовищно раздутых кукол, их раскрашенные лица гротескно сверкали под факелами. Тонио внезапно заметил, что Марианна чуть не корчится от смеха. Алессандро, на руку которого она опиралась, что-то прошептал ей на ухо. Тогда свободной рукой она уцепилась за Тонио.

Вдруг кто-то закричал им:

— Тонио! Марианна!

— Ш-ш-ш! Как ты нас узнала? — спросила Марианна.

Но Тонио тоже узнал свою двоюродную сестру Катрину. На ее лице была лишь полумаска, под которой нагло и очаровательно алел маленький полумесяц рта. Он почувствовал прилив возбуждения и смутился. Тут же на память пришла Беттина, девочка, прислуживавшая в кафе. «Интересно, смогу ли я разыскать эту малышку?»

— Мой милый! — Катрина привлекла его к себе. — Это ведь ты, правда?

От ее поцелуя у него закружилась голова.

Он отступил назад. Неожиданное ощущение твердости между ног сводило его с ума. Он бы предпочел умереть, лишь бы не дать ей почувствовать это, но когда ее рука, обвив его шею, коснулась незащищенного тканью места, он ощутил себя на грани унизительного потрясения, которое не смог бы скрыть. Она прижималась к нему, и это сводило его с ума.

— Наверное, произошло что-то невероятное, раз твой отец позволил выйти на улицу вам обоим? — спросила Катрина и, слава Богу, повернулась к Марианне.

Перед глазами Тонио неожиданно всплыл дом: темные комнаты, сумрачные коридоры. Он увидел отца, одиноко стоящего посреди тускло освещенного кабинета, в то время как утреннее солнце прогоняло тени, отбрасываемые пламенем свечей. Скелетообразная фигура Андреа словно согнулась под грузом истории.

* * *

Он резким движением распахнул окна. Шел дождь, хотя и слишком слабый, чтобы очистить площадь. Она была все еще заполнена людьми, когда Тонио с Марианной наконец с нее улизнули. По узенькой боковой улочке Алессандро вывел их к каналу и подозвал гондолу. И теперь, стянув промокшую и помятую одежду, Тонио облокотился о подоконник и смотрел на туманное беззвездное небо, с которого беззвучно лились серебристые струи дождя.

— Где же мои певцы? — прошептал он.

Ему хотелось бы ощутить печаль, потерю невинности и тяжесть жизни, но если то, что он чувствовал, было печалью, это оказывалось восхитительно сладкое чувство. Не раздумывая, он громко позвал певцов. И почувствовал, как его голос пронзил тьму. Звуки, словно нечто осязаемое, вырвались на свободу, и откуда-то из тьмы и того мира, что был там, вовне, откликнулся другой голос, более легкий, более нежный, и Тонио подумал, что это женский голос, зовущий его.

Он спел ей какой-то пустячок. Он пел о весне и любви, о цветах и дожде, и его фразы были полны цветастых образов. Он пел громче и громче, а потом остановился и, затаив дыхание, слушал свое эхо.

Певцы были повсюду во тьме, окружавшей его. Теноры подхватывали мелодию, которую он начинал. Чей-то голос доносился с канала. Звенели тамбурины, бренчали гитары... Упав на колени и держась рукой за подоконник, Тонио тихо смеялся, постепенно погружаясь в сон.

И тут вдруг перед ним всплыл смутный образ. Карло в ярко-красной мантии в объятиях отца. А потом вдруг он оказался совсем в другом месте и, вне себя от ужаса, услышал, как кричит мать.

— Но почему она кричала?

Отец ответил быстро, доверительным тоном, но смысл его ответа ускользнул от Тонио. В реальности он никогда бы не осмелился задать такой вопрос.