Пивотерапия - [20]

Однако сам юбиляр, Игорь Степанович, оказался не на высоте – расслабился, разнюнился к концу посиделок, даже опрокинул на себя салат. А кофе так вообще разлил по всему полу, не держала рука чашку: водка и возраст совсем не сочетались!

Короче говоря, выперли Игоря Степановича на пенсию… Ласково выперли, ненавязчиво. Даже банкет в этот раз за свой счет организовали, словно извинялись. А чего здесь извиняться! На пенсию – значит, на пенсию.

Так что наутро пенсионер в законе, Жуков Игорь Степанович, напившись чаю, приступил к разбору подарков. Бывшие сослуживцы не поскупились, и это было хорошо.

– Так-с, – сказал Игорь Степанович, разглядывая расписной поднос, – мило, но не нужно.

– Тэк-с, – неопределенно пробормотал он, раскрыв и закрыв сувенирную матрешку Ельцина со всеми предыдущими политиками страны в ее животе, и поставил ее на отложенный в сторону поднос.

Вскоре образовалось две кучки, большая и маленькая: в большой были поднос, матрешка, две маленькие картины (репродукции Шишкина и Айвазовского), стопка книг, кукла на чайник и сам чайник. В маленькой лежали книжка с хорошим названием «Сделай сам», набор юного столяра и две коробки конфет.

Игорь Степанович с недоумением вертел в руках последний подарок, не зная, к какой куче его пристроить. Это была книжка в кроваво-красном переплете размером с общую тетрадь. Книжка имела непонятное, тисненное серебром название: «Моя жизнь». Жуков полистал ее – она белела чистыми страницами. Правда, кое-где мелькали коротенькие предложения с двоеточиями на конце – без очков Жуков их не понимал.

– Дуська! – протяжно крикнул Игорь Степанович, – а, Дуська! – из кухни выглянула тощая растрепанная жена. Вытирая мокрые руки о подол грязного халата, она раздраженно спросила: – Чего орешь, пенсионерина?

Жуков пропустил «пенсионерину» мимо ушей, потому как еще не решил для себя, хорошо это или плохо – быть пенсионером.

– Ты сюда глянь-ка, – поманил он ее рукой, – чего это?

Дуся подошла, полистала книжку, потрусила ее над полом – может, деньги между страниц завалялись? – и вернула красный томик Жукову. – Дрянь книга, – сообщила она и ушла на кухню домывать посуду.

– Тю, баба, – плюнул Игорь Степанович, встал, нашел очки, надел их и вернулся к книге.

– Ну-ну, – бурчал он, с интересом разглядывая обложку, – «Моя жизнь», надо же! Прямо «Майн кампф» какой-то. Это кто же мне ее всобачил? Так сразу и не сообразишь. Сидорчук, небось… Жадный, зapaза! Купил что подешевле, и даже внутрь не заглянул. Вон, страницы почти все склеенные…

Жуков поплевал на пальцы и раскрыл книгу. На первой странице чернели всего три слова, расположенные друг над другом, как в анкете: имя (прочерк), фамилия (прочерк), отчество (прочерк).

– Анкета, что ли? – удивился Жуков и заглянул дальше.

На следующей странице действительно было что-то вроде анкетного вопросника: родился, учился, служил… ну и так далее.

– Эй, хрыч старый, – из кухни выскочила Дуся, – а ну-ка, быстро собирайся на рынок, нашу картошку твои собутыльники вчера пожрали всю. А подарков-то каких нанесли, ха-ха! Лучше бы деньгами выдали, в хозяйстве бы уж точно пригодились.

– Отстань! – рявкнул Игорь Степанович. Невзирая на маленький свой рост, сутулую спину и обширную плешь, голос он имел хороший, генеральский. Командный голосище.

– Видишь, занят я. С книжкой работаю, – он демонстративно взял с журнального столика ручку и закрылся от жены книгой.

– Рабо-отничек, – съехидничала та, но в кухню спряталась.

Чтобы не быть голословным, Игорь Степанович начал заполнять графы. Просто так, от нечего делать. Очень уж идти на рынок не хотелось. Ну, с первыми графами все было ясно – имя, год рождения… Он застопорился на фразе: «Какую бы Вы хотели иметь жену?». Не стандартное: «Жена. Год рождения. Место рождения…» – а именно «Какую?..».

– Хи-хи, – растерялся Жуков, поглядел на дверь кухни, шкодливо улыбнулся и натренированной в бухгалтерской писанине рукой стал выводить:

«Красивую, как кинозвезда, молодую, умную, ласковую, добрую, любящую». Потом, вспомнив о тяжелых продуктовых сумках, добавил: «Сильную». И опять захихикал.

– Дуська! – позвал он, – ты сильная, а?

Двери кухни открылись и Игорь Степанович, если бы не сидел в кресле, так упал бы точно: в дверном проеме, на фоне кипящих кастрюль стояла… стояла… Черт его знает, кто там стояла, но не Евдокия Петровна, факт.

В пене белоснежных кружев, с кокетливым розовым передничком под высокой (Жуков защелкал глазами как затворами фотоаппаратов) грудью, с ножками (ой-ой!) в черных ажурных чулках и ангельским лицом, стояла… э-э… Ну, в общем, стояла.

– Да, милый, сильная, – нежным, чарующим голосом сказала незнакомка, подошла и поцеловала Жукова в губы.

– Дуся? – сдавленно спросил Игорь Степанович, ходуном ходя в кресле от неожиданного сердцебиения. – Это… ты?!

– Я, родной мой, я. Ты сиди, не волнуйся. За картошечкой я сама схожу. Сейчас, любимый, – и Дуся, Дуся-душенька упорхнула на кухню.

Скажем прямо, Игорь Степанович даже не ошалел. Его чувства сейчас были более сильными и глубокими – был сейчас товарищ Жуков на грани инфаркта. Но инфаркт он отменил волевым усилием: отключился в обмороке. Когда же Игорь Степанович пришел в себя, то в квартире он был один. На журнальном столике лежала записка: «Миленький, я не стала тебя будить! Жди меня, а я быстренько к маникюрше, в салон красоты, а оттуда прямиком на рынок и домой. Бай-бай, рыбка!». От записки пахло очень приятно, чем-то зарубежным и трепетно юным.