Питкернское преступление - [5]

— Можете идти, сударь, я больше вас не задерживаю, Адмиралтейство будет поставлено в известность, как понимают все здесь свои обязанности.

Штурман удалился.

Требуя письменного приказания об аресте Христиана, Эдуард Мартон, штурман на «Bounty», только воспользовался своим правом. Таким образом безграничная власть капитана корабля смягчилась его личной ответственностью.

Каждый офицер, будучи обвинен в неповиновении, может потребовать от своего командира письменного приказа, когда желает, чтобы ответственность за происшедшее пала не на него, а на капитана судна.

— Так, например, офицер в бурную погоду дежурит на судне, появляется капитан и приказывает ему исполнить какой-нибудь маневр, который правильно или нет, но офицер находит в данный момент опасным, тогда он сейчас же спросит:

— Вы берете на себя управление судном?

И если последует утвердительный ответ, то он оставляет свой пост и записывает все случившееся на его дежурстве в корабельный журнал: «в таком-то часу сменен с дежурства капитаном, который взял на себя управление судном».

В случае отказа, он вежливо заметит:

— Я нахожу ваш совет, капитан, немного рискованным, а потому и попрошу у вас разрешения не исполнять его.

Обыкновенно командир не настаивает, так как знает, что за всякое несчастие, происшедшее с судном, отвечает дежурный офицер, а потому вполне естественно, что его подчиненный не желает рисковать той ответственностью.

Подобным образом можно действовать во всех исключительных случаях.

Штурман «Bounty» совершенно правильно потребовал письменного приказания от своего командира на арест Христиана, так как оскорбление было нанесено с глазу на глаз, и, следовательно, следствие не могло бы выяснить, кто был в действительности виноват.

Могло, конечно, случиться так, что чересчур пылкий командир, испугавшись последствий своего необдуманного поступка, легко мог свалить всю ответственность на штурмана, исполнявшего его приказание, и все только потому, что приказание было отдано в устной форме.

Офицеры судна, с которыми Блиг обращался чрезвычайно сурово, были искренно рады ссоре двух бывших друзей и приняли Христиана в столовой с распростертыми объятиями.

Командир «Bounty» вскоре после ссоры попробовал было сделать попытку к примирению, но поступил так неловко, что Христиан, не удостоив его ответам, повернулся к нему спиной: он был слишком оскорблен в самых своих священных чувствах, чтобы удовлетвориться простым извинением.

Таким образом сильная ненависть, разгоравшаяся все больше и больше между этими двумя людьми, должна была в конце концов привести к неизбежной катастрофе.

III

Прибытие на остров Таити — Луч солнца — Эклога в Тихом океане

Вскоре после описанных событий «Bounty» прибыл на рейд острова Таити, который Кук и Бугенвиль вполне справедливо называют новой Цитерой.

«По мере нашего приближения к острову, — говорит Бугенвиль, — нам навстречу выезжали все новые и новые пироги с туземцами, наконец их накопилось так много, что мы с трудом могли найти место, куда бросить якорь. Все они старались знаками показать свое расположение, кричали „тейе“, т. е. друг, и спрашивали гвоздей и серег. Вместе с мужчинами в пирогах находились и женщины, отличавшиеся редкой красотой и прекрасным телосложением. Большинство из этих женщин приехали без всяких одеяний, и только некоторые из них были искусно завернуты в куски материи»…

До установления французского протектората над островами подобный прием оказывался всем мореплавателям, и картина встречи, которую описывает нам французский адмирал, вполне верна.

И вот после восьмимесячного перехода «Bounty» кинул якорь в гавани Таити. Вид земли и сотни пирог, наполненных туземцами, произвел на экипаж судна умиротворяющее действие: все ссоры, готовые уже выразиться в диких поступках, были забыты, и даже Блиг стал немного человечнее, несмотря на свой суровый темперамент. Он улыбался, сделался почти вежлив и не отдавал уже более бесцельных приказаний, так раздражавших в плавании моряков. Можно любить море безумно, но всегда после длительного перехода по страшной водной пустыне оставишь его с радостью. Что может быть приятнее, как очутиться в тени тропических лесов, где едва заметною струйкой пробиваются серебристые ручейки, видеть, как лучи солнца играют на листве задумчивых лесов, смотреть с невольным трепетом на громадные горы, вершины которых теряются в выси небес, смотреть на настоящих людей, еще не исковерканных цивилизацией, каждое слово которых свободно от всякой дисциплины… Все это живые и сильные удовольствия, но ими мы все же в значительной степени обязаны морю так же, как птица обязана клетке, а человек одиночному заключению тем счастьем, которое они испытывают, очутившись снова на свободе.

Надо отдать справедливость Виллиаму Блигу, что он сделал доброе дело, сильно удивившее весь экипаж, ожидавший, что дисциплина будет здесь так же сурова, как и на море. По его приказанию всех людей разделили на пять групп, которые исполняли по очереди все работы на бриге, так что каждый матрос был занят из пяти дней только один. Наконец, в заключение Блиг объявил собравшимся офицерам, что имеет позволение простоять на Таити пять или шесть месяцев.