Пистоль Довбуша - [43]

— Этот «благодетель» отобрал у вдовы землю и даже не покраснел! — заметил кто-то ехидно из толпы.

— А здоровье у Гафии тоже не забыл высосать, паук усатый! — добавил чей-то густой бас.

— Мало ему нашей земли!.. Теперь на сиротское добро потянуло!

Ягнус сверлил глазами толпу, поворачивал голову в разные стороны, но разгадать, кто именно выкрикивал эти обидные для него слова, ему не удавалось. Он еле сдерживал ярость, с небрежностью хлопая кнутом по начищенному до блеска голенищу.

— Спрашивать я вас не буду! Хату я беру по закону!

— Бери! Твоя власть! Только запомни: придет время — подавишься! — выступил вперед дедо Микула, негодующий, грозный!

— Это о каком ты времени говоришь, старый пень? — На этот раз выдержанность и напускное хладнокровие изменили Ягнусу. — Следом за сыном хочешь пойти? Это я могу устроить хоть сейчас!

Резко взмахнув кнутом, он хотел уже было опустить его на спину Микулы, но люди стеной заслонили деда. Ягнус прочел в их глазах молчаливую угрозу.

— Не смей трогать старика! — грозно предостерег густой бас.

«Вот они как осмелели…» — подумал Ягнус и почувствовал, что по телу пробежала неприятная дрожь, будто рябь по реке перед грозой.

Почему-то ему вспомнился убитый Лущак. Взрыв тоннеля… Вспомнился и пожар, вспыхнувший осенью во дворе. На лице старосты отразился страх.

Мишка тянул дедушку за рукав:

— Пойдем, дедо! Пойдем отсюда!

Мальчик смотрел на старосту с нескрываемой ненавистью. Ягнус обижал его маму, выдал Палия, Андрея… Он и дедушку может погубить. А дедо теперь для Мишки самый дорогой человек на всем свете.

— А ну-ка р-разойдись! — наконец овладев собою, гаркнул Ягнус, быстро вскочил на коня и исчез в переулке.

Мишка облегченно вздохнул. Приятно было сознавать, что дубчане любят дедушку: они не дали его в обиду.

А староста тем временем вихрем влетел во двор. Привязал коня. С яростной силой пнул ногой ведро у колодца. Оно, загремев, покатилось до самых ворот. Жена, испуганная, выбежала ему навстречу.

— Уйди с глаз! — крикнул. Хлопнул дверью. Закрылся в комнате.

Но страх, как верный пес, проскользнул следом.

Недавно староста случайно подслушал в корчме разговор подвыпивших дубчан.

— Жандары в обрыв одного человека бросили, — рассказывал один из них, с длинной бородой. — А душа того человека, видно, безгрешная была, святая… Она слова на скале высекла, чтоб вставали люди и рвали свои кандалы, чтоб… — и, заметив, что Ягнус подслушивает, умолк.

В ту же ночь за ним приехала зеленая крытая машина…

На второй день Ягнус поднялся на выступ скалы, прочитал и… чуть не свалился в обрыв. Значит, кому-то известно, что здесь произошло осенью? Недаром тут появились слова, которые жгли Ягнуса огнем: «Поховайте та вставайте, кайданы порвите!..» Кто их выдолбил? Партизаны? Если они узнают, что он выдал Палия, ему несдобровать.

«А как сегодня на меня смотрели крестьяне!» — вспомнил Ягнус. Даже сейчас мороз по коже пробегает! Хорошо еще, что Ягнус не ударил сегодня того старого пня, Микулу. А может, донести на него? Теперь в селе есть жандармский пост. Жандармы быстро с ним расправятся. Нет! Надо быть осмотрительней. Время сейчас тревожное. «Кто его знает, как повернется жизнь? Вон как отступают немцы…» Не стоит ссориться с крестьянами из-за какого-то плешивого старика, которого в селе почему-то уважают больше, чем его, старосту.

Но и уступать им он тоже не собирается.

Поземка замела следы…

На площади, посреди села, несколько дней раскачивались на виселицах тела трех казненных, ни в чем не повинных крестьян. Жандармы приказали: трупы не снимать. Пусть, мол, висят для устрашения.

Фашисты мстили за взорванный тоннель. Во всех ближних селах они производили аресты, расстрелы.

Самый короткий путь через горы был закрыт. Поезда теперь ходили по другой ветке. А также через северный перевал. Дорога эта часто вскакивала на мосты, переброшенные через глубокие, круглые обрывы, ущелья. То она пробивалась сквозь густой и грозный лес, то убегала прочь от нависших над нею седых огромных скал. То, отдохнув немного в долине, вновь ныряла в черный тоннель.

Фашисты, выглядывая из окон вагонов, втягивали головы в плечи, закрывали глаза от страха. Они проклинали все пути через Карпаты, где часто случались аварии, где не раз их обстреливали партизаны.

Гитлеровцы лихорадочно восстанавливали тоннель у Латорицы. Они чинили его сами, не доверяя даже своим союзникам-хортистам. Через месяц работа была закончена. Охранял теперь тоннель вооруженный до зубов взвод немцев-эсэсовцев.

На полустанке вновь загудели паровозы. На восток шли и шли эшелоны, но солдаты уже не горланили бравых песен, как раньше. Неудачи на фронте согнали с их лиц былую самоуверенность, наглость.

Почти в каждой хате знали о победоносном наступлении Красной Армии. Эти вести передавались из уст в уста. И никакие угрозы, ни казни не в силах были затушить радость в душе закарпатцев, вспыхнувшую ярким пламенем надежду.

В горах шла напряженная работа. Строились железобетонные укрепления. Фашистам не хватало рабочих рук. Они часто устраивали облавы в городах и селах, забирали людей и отправляли их в горы. В стужу и в холод работали там, за колючей проволокой, тысячи голодных закарпатцев.