Письмо самому себе - [10]

Слепит глаза и жжет по коже,

Как из печи, упорный зной.

И море не дает прохлады:

Напрасно в поисках за ней,

Как спины допотопных гадов,

В лиловой чешуе камней.

Здесь мысы врезались в сверканья

Сафирно-пламенной воды.

Нет жизни. Ветер на бархане

Метет случайные следы.

МОРЕ

Корабль взбирается упруго,

Ныряет: кажется – киты

Под киль неспешно друг за другом

Кидают скользкие хребты.

Под затуманенной луною,

Доколе видит глаз, бугры

Лоснятся сизой пеленою

В однообразии игры:

Нырок дельфиний, снова выгиб —

И встанет стекловидный холм.

Бегут ожившие ковриги

Однообразных тусклых волн.

А там, на дымном небосклоне,

Огромен, бледен и разъят,

Большой Медведицы квадрат

На севере, как призрак, тонет.

ЗЕМЛЯ

Как толченый кирпич – эта красная глина,

И колются космы травы.

Как до кости, до камня промыты в долины

Пересохшие дикие рвы.

А взберешься и выйдешь: замаячат укропами

Дерева по пыльной степи.

Позабыта веками, позабыта потопами,

Ты, недвижная, сонная, спи!..

Мы по самым паучьим местам проходили,

Мы устали по зною кружить.

Побуревшие травы и солнце над пылью:

Вот земля, на которой – дожить.

По равнине уставленной деревьями тошными,

Я который уж день бреду.

И птицы не наши голосами истошными

Точно с радостью кличут беду.

ЭВКАЛИПТЫ

В эвкалиптах бежит, исчезает, как сетка,

По опавшей листве незаметная тень.

Эвкалипты: как будто посохли их ветки.

Не шумят, а шуршат. Колыхнуться им лень.

Эвкалипты растут без конца по отрогам,

По безводным холмам: не нужна им вода.

Как от судорог ствол их свело. Как из рога

Древесина стволов, тяжела и тверда.

Этот серо-зеленый покров – эвкалипты

Это – шкуры змеиные слезшей коры.

И вот так без конца. И ты знаешь: погиб ты

Здесь в краю эвкалиптов и тусклой жары.

ПАМЯТЬ

Мне припомнилось – узкою тропкою,

Меж ольхами, ложбиною топкою

Приходил я из леса домой.

Пальцы, жмите глаза. Вы картину обрамите,

Соберете обрывки измученной памяти:

Их не много осталось со мной.

Так, как будто вчера. Теплым клевером

И смолою, как солнечным севером,

Пахнет в памяти это вчера.

Я иду по меже и рукою по колосу

Провожу, точно глажу пушистые волосы.

Как белеет березы кора!

Заплелась плауном с паутиною,

Закустилась колючей малиною,

Заросла подорожным листом

Эта тропка сквозь сумрак ольшаника —

Через проблески памяти раненой —

В опустелый, заброшенный дом.

TIMELESS LAND [3]

Над плоским, пересохшим континентом.

От моря и до моря темнота.

Журчат сверчки. Серебряною лентой,

Волокнами туманного жгута,

Течет недвижно Звездная Дорога.

Но беспокойно ожидает юг:

Там далеко во льдах дугой пологой

Воспламеняется полярный круг

И светит медным пламенем досюда,

Как дикого становища костер.

Журчат сверчки. В сухих бурьянах груды

Из ветренного камня. С древних пор.

ПОД ЧУЖИМ НЕБОМ

Корабль Арго идет под парусами.

Его Канопус – кормовой фонарь,

И светит под чужими небесами

Он странникам, как аргонавтам встарь.

Но Скорпион, блестя спиной тугою,

Свивает кольчатую чешую.

И жало, вознесенное дугою,

Вонзается в тоску твою.

КОНЕЦ

Да над судьбою роковою

Звездные ночи горят.

А. Блок. «Роза и крест»

В древнее черное лоно,

Лоно судьбы роковой,

Звездный размах Ориона

Падает вниз головой

Берег родной и желанный,

Видишь, растаял в мечту.

Вот – Облака Магеллана

Вечно летят в пустоту.

«Путь твой грядущий – скитанье…»

Слушай, не всё ли равно,

Где и в каком океане

Судну тонуть суждено?..

ГОЛОСА Вторая книга стихов (Франкфурт-на-Майне, 1961)

И в бесконечном отдаленьи

Замрут печально голоса…

А. Блок

ПОСЛЕДНЯЯ ГЛАВА

Женевьеве де-Шеллис

Уже все знали: не выжить,

Но еще по привычке спасались

Вштольнях глинисто-рыжих,

Глубоко под землей. Но анализ

Дал результат: «смертельно»,

И все побрели под звезды.

Только я остался бесцельно

Бродить по ходам промозглым.

Еще электричество было,

И вдруг я увидел, что стены

Кипят муравьиною силой:

Из трещин выходят, как пена.

Я понял – конец. И скоро.

И надо к людям, наверх мне.

И странно – в пустых коридорах

Заблудиться боялся я, смертник.

Наверху были сумерки. Тучи

Были сизо-свинцовы и вески,

И по ним свеченьем бегучим

Возникали белесые блески.

Бородатый священник устало

Спускался к дощатым баракам.

Я пытался сказать ему: «Стало

Совсем как в Писании – мраком…»

«Апокалипсис…Да…» Он не кончил

И ушел понуро на требу.

Ощутимо тоньше и тоньше

Становилось время, а с неба,

Расплываясь, слабо, но внятно,

Точно в погребе пухлые цвели,

На свинцовом белесые пятна

Ядовитого света серели.

ТО, ЧТО ОСТАЛОСЬ

Очень черные глыбы и клубы

Вспухших сажею облаков.

Тихо. Ночь наступила игубы

Сжала плотно на много веков.

В небе диск воспаленный и красный –

То, что раньше называлось луной,

Роет путь в облаках и гаснет,

Кроет кровь на лице пеленой.

Снова выйдет и светит неверно

Вниз, на камни, обломки и рвы,

Мертвый город в черных кавернах –

Тех, что выел последний взрыв.

ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ

Он начался, как все предыдущие,

Обычной спешкой: поскорее, бегом…

И день-то был тоже, в сущности,

Обычнейшим вторником или четвергом.

Там, где была весна, было пасмурно,

И пахло почками тополей.

И не думал никто, что насморки

Были последними на земле.

Правда, собаки выли перед этим

И поэты писали стихи.

Но кудлатым псам и кудлатым поэтам

Не было кредита в оценке стихий.

И вдруг, внезапно, около одиннадцати.

Всё перестало существовать:

Ничего и пусто. А души вынутые