Письменный стол - [7]

Корней Иванович прочитал этот реферат вслух и выделил Зощенко как одного из самых талантливых своих учеников. Это дарование впоследствии развилось в творчестве Зощенко. У меня сохранились его пародии на Всеволода Иванова, на Пильняка, на Корнея Чуковского.

Однажды ему пришло в голову написать «6–ю повесть Белкина» — задача необычайно сложная, потому что, как всякая гениальная проза, повести Пушкина не поддаются пародированию. Но подражание удалось.

Это необычайно пригодилось ему в ту пору, когда судьба заставила его взяться за переводы. Как видно из приложенных писем, я устраивал для него переводы из армянского классика Демирчяна.

Для того чтобы перевести два знаменитых произведения Лассила, мне казалось, надо было провести в Финляндии годы. Я не знаю, был ли он в Финляндии, по атмосфера, образ мысли, черты характера, свойственные именно финнам, и никакому другому народу, с необыкновенной отчётливостью видны в переводах книг Лассила «За спичками» и «Воскресший из мёртвых».

Конечно, этим даром он широко пользовался и в своих оригинальных произведениях. Я хочу напомнить, что его стиль, оставаясь лаконичным, менялся с годами. Чтобы убедиться в этом, достаточно сопоставить «Рассказы Назара Ильича господина Синебрюхова» с книгой «Перед восходом солнца». Его талант по своеобразию не укладывается в рамки традиции. Можно смело сказать, что в великой русской литературе проза Зощенко — неповторимое явление.

О нашей единственной ссоре, едва не кончившейся дуэлью, я рассказал в книге «Освещенные окна». С тех пор (1921 год) мы никогда не ссорились, хотя между нами — если говорить о характере — не было ни малейшего сходства. Но противоположности сходятся — я всегда надеялся на лучшее, в самые трудные для Зощенко годы я верил, что справедливость восторжествует. В конце концов моя преданность, моё восхищение его необычайным умом и талантом тронули его, и мы стали не только друзьями, но братьями, готовыми на многое друг для друга. Вот чем объясняется братский тон его писем ко мне.

Дорогой Веня!

Получил твоё письмецо. Благодарю тебя сердечно за твоё внимание и заботы. На этих днях получил извещение от Комитета по делам искусств (от Пименова), что комедия моя (американская) разрешена к цостановке. Однако дали комедию не Акимову, а в «Новый театр». Очень порадовался разрешению. В театре уже была читка. И театр весьма доволен. Комедия смешная, и я надеюсь на успех.

Но премьера будет в ноябре, так как театр уходит в отпуск в сентябре. Пока материально это даёт мне весьма немного (2 тысячи[3]), так как театр еле дышит. Но впереди перспективы хорошие.

Взял несколько «частных» заказов от писателей на редактуру и правку. И полагаю, что просуществую до премьеры. Так что ты, Веничка, и не обращайся к начальству. Обойдусь как–нибудь. А что написал Фадееву, то Фадеев болен и вряд ли он возьмётся устраивать мои дела. В общем ситуация изменилась, и все обойдётся.

Еще раз благодарю тебя

Твой Мих. Зощенко.

Привет Лид. Ник. и Наташе[4].

5/VII 49

Моя квартира не 126, а 124. Едва получил твоё письмо.

Дорогой Веничка!

Привет товарищам и Косте Федину.

Посылаю перевод Демирчяна — «Дом» (2 экземпляра).

Перевод не рискнул подписать, так как одну треть ты сам перевёл (и неплохо). Да и автор, может быть, захочет иметь фамилию переводчика — твою, а не мою, — поскольку тебе дана рукопись.

В общем, я не нашёлся, что поставить. И ты реши сам — как найдёшь нужным и удобным. Я решительно пе заинтересован в этой процедуре.

Рассказ в общем счёте — неплохой, но несколько растянут, и я жалел, что нельзя помять текста — получилось бы отлично.

Конечно, ты просмотри перевод, а если найдёшь возможным поставить свою фамилию, то и отредактируй на свой лад. Впрочем, я близко придерживался к стилю твоего перевода, но усилил эмоциональность автора.

Итак, поступи, как найдёшь нужным.

Будь здоров, дорогой мой

Привет Л. и. Мих. 3ощенко.

10/III 53.

Дорогой Веничка! Твое письмо порадовало меня. Всю эту зиму нездоровье и всякого рода неудачи так преследовали меня, что дела мои запутались и я не надеялся на благополучный выход. Но теперь некоторый успех с переводом позволит мне месяц или два передохнуть.

Сердечно благодарю тебя. За эти годы я видел такое равнодушие, а подчас и злорадство, что твоё товарищеское отношение не перестаёт и радовать и изумлять. Поверь — я никогда этого не забуду.

Что касается моих неудач, то тут дело весьма сложное, и в письме я не смог бы тебе всего объяснить. Однако скажу, что человек более сильный, чем я, вряд ли смог бы справиться с препятствиями. Тут необычайно сложная сумма преград — внутренних и внешних.

Но, так или иначе, я ещё кое–как справляюсь, а за дальнейшее же уверен, ибо мне удалось разобраться во многом.

Этот год для меня был наиболее трудный.

Ты пишешь, что подошлёшь ещё один рассказ — «Во имя жизни».

Конечно, я охотно (и быстро) переведу. А если будет позволена некоторая вольность и правка, то переведу хорошо. Вот в этих делах у меня почему–то нет неуверенности. А в своих сочинениях пока ещё блуждаю, и даже язык заплетается. Но в этих тормозах заложено немало.

Буду ждать рукописи. Укажи — какого рода правка возможна.