Письма столичного друга к провинциальному жениху - [3]

Шрифт
Интервал

Опять предвижу твое удивление: ты, может быть, даже скажешь, что это легко, что это проще греческой азбуки и что только дети грешат иногда против навыка быть в людях и т. п. Смотри, как бы я не уличил и тебя, взрослого ребенка, в неуменье вести себя с тем или другим человеком, в том или другом случае. Но оставим личности - хороший тон не терпит этого - и будем говорить вообще. Скажи по совести, не поражает ли тебя на каждом шагу неуменье людей быть между собою? не видишь ли ты беспрестанно возникающих от этого смешных, нелепых, вредных противоречий, ошибок, глупостей? не кидается ли в глаза, например, какая-нибудь оскорбительная сортировка гостей со стороны иного хозяина дома, обращение какого-нибудь должностного лица с просителем или просителя с этим лицом? не бросается ли в глаза чье-нибудь неуменье или замешательство обойтись, при внезапной встрече, с незнакомыми людьми? не случалось ли тебе видеть или испытывать на себе чей-нибудь незаслуженно наглый, презрительный или бесполезно подобострастный взгляд, чрезмерную холодность или излишнюю горячность, грубое, неуместное слово или какое-нибудь излишнее пожатие руки и даже объятие - словом, какую-нибудь резкость, шероховатость? Всё это делается большею частию от незнания, как должно и как нужно держать себя в том или другом случае. И ты, наблюдая эти случаи, мысленно непременно твердишь: это ненужно, это глупо, это лишнее; зачем один сделал то, другой это? А затем, друг мой, что это люди - дурного тона, то есть не умеющие обойтись друг с другом. Даже лев может быть причастен подобному греху: и он не всегда совладеет с собою. Мне случалось видеть льва в замешательстве: когда, например, подходил к нему в толпе и вдруг заговаривал с ним дружески непорядочно одетый человек или называла его по имени какая-нибудь сомнительного вида женщина: надо было видеть, как он выпускал когти и вздымал гриву! и выходила маленькая сцена. Человек хорошего тона никогда не сделает резкой, угловатой выходки, никогда никому не нагрубит, ни нагло, ни сантиментально ни на кого не посмотрит и вообще ни с кем, ни в каком случае, неуклюже, по-звериному не поступит. Он при встрече в первый раз с человеком не обдаст его, ни с того ни с сего, ни холодом, ни презрением, не станет и юлить перед ним; не попросит у него денег взаймы и, разумеется, не даст и своих (после, при коротком знакомстве, и возьмет, но, может, быть не отдаст ни своих, ни чужих), не подавит никого своим достоинством, не унизится и сам ни перед чьим: он поступит только ни более ни менее того, как должно поступить. В этом-то и вся штука, чтоб уметь не отойти от этой незаметной для других тонкой черты приличия и не впасть в грубость и несообразность. Но тем-то человек хорошего тона и отличается от других, что в нем до тонкости изучено, развито или уж врожденно ему чувство человеческого приличия. Ты скажешь, что это кукла, автомат, который для приличий выбросил из душонки все ощущения, страсти... Нет, не выбросил: он только не делает из них спектакля, чтоб не мешать другим, не стеснять, не беспокоить никого в беспрестанных, ежеминутных столкновениях с людьми: того же хочет и ожидает от других и для себя. Ощущения, страсти проявляются в нем легко и изящно; он не подавляет своего темперамента, но дает ему только известную форму проявляться, а не прорываться бессмысленно, грубо и беспорядочно на потеху или на огорчение окружающих. И ему неприятно, когда подойдет к нему дурно одетый человек в толпе или назовет его по имени неизвестная женщина, но он сцены не сделает: он отделается от них известной, умной, ловкой, свойственной ему хорошего тона манерой. Я видел человека хорошего тона в деле страстей: я видел, как оскорбляли его, и видел, как он оскорблял других; видел, как кипела в нем и пробивалась наружу желчь, как язвил он и как язвили его самого, видел и любовался: что за изящество, что за уменье сохранить, по крайней мере наружно, человеческое достоинство! никакой дикости, ничего порывистого, чудовищного, безобразного, а между тем страшно и жалко смотреть: видишь все-таки человека, но человека возделанного, цивилизованного. Никогда римляне и греки твои не умели выдержать себя так в своих цирках и аренах. Видал я заимодавцев, которые выходили от человека хорошего тона без денег, с бешенством в груди, но с улыбкой и поклоном и шли от него прямо в Управу благочиния. Я совсем не намерен выставлять тебе человека хорошего тона героем нравственных правил, - о нет, а только героем приличий, увлекательного уменья жить. Упоминая о неудовлетворенном заимодавце, я тебе явно показываю, что человек хорошего тона может и не уплатить по векселю, может даже, пожалуй, обыграть тебя наверное в карты, завести с тобой несправедливый процесс, обмануть тебя всячески, но во всем и всюду, и в картах, и в деловых сношениях, и в обмане, - во всем, поверь, он соблюдет тот же, одинако изящный, ровный, благородный наружный тон. А за нравственность его я не поручусь. Я могу поручиться вполне только за порядочного человека.

Теперь предстоит нелегкая задача определить, что такое порядочный человек? Я начну с того, что отвергну его существование. Сказать ли правду: ведь совершенно порядочного человека, в обширном, полном смысле, никогда не было, да и вряд ли будет, как никогда не было совершенного мудреца, совершенно добродетельного человека. Это всё прекрасные идеалы, которые создала наша фантазия и приблизиться к которым мы напрасно стремимся целые семь тысяч лет. Ты, я знаю, сейчас подымешь крик: сейчас вытащишь семь греческих мудрецов да разных классических добродетельных людей, Катона, Регула... Полно! что по-пустому тревожить их прах? Твои мудрецы - дети, твои герои... но Бог с ними. Я буду говорить о порядочном человеке и его поступках. В твоих глазах и порядочный человек, пожалуй, так себе, ничего, франт, лев, пустой человек: ничего не знает, не отличит хитона от тоги, слога Саллюстия от слога Тита Ливия... Да, это правда, может быть, и не отличит, и в жизни древних иногда ничего не смыслит; но зато как же он глубоко проник и изучил жизнь современного общества, как он тонко взвешивает, по каким строгим законам справедливости соблюдает свои общественные и частные отношения к другим и отношения других к себе! Порядочный человек - это герой современного общества, но герой больше идеальный, возможный не вполне. Видишь, как оно далеко пошло! Но я, кажется, забрался с порядочным человеком слишком высоко: спустимся пониже, в ежедневный, будничный быт, и взглянем, что такое значит и делает в нем порядочный человек.


Еще от автора Иван Александрович Гончаров
Фрегат «Паллада»

Цикл очерков Ивана Александровича Гончарова «Фрегат „Паллада“» был впервые опубликован в середине 50-х годов XIX века. В основу его легли впечатления от экспедиции на военном фрегате «Паллада» в 1852—1855 годах к берегам Японии с дипломатическими целями. Очерковый цикл представляет собой блестящий образец русской прозы, в котором в полной мере раскрывается мастерство И. А. Гончарова — художника, психолога, бытописателя.


Обломов

Роман «Обломов» завоевав огромный успех, спровоцировал бурные споры. Сторонники одного мнения трактовали обломовщину как символ косности России с «совершенно инертным» и «апатичным» главным героем романа. Другие видели в романе философское осмысление русского национального характера, особого нравственного пути, противостоящего суете всепоглощающего прогресса.Независимо от литературной критики, мы имеем возможность соприкоснуться с тонким психологическим рисунком, душевной глубиной героя, мягким юмором и лиризмом автора.


Мильон терзаний

Известный критический этюд И.А.Гончарова, посвященный комедии А.С.Грибоедова «Горе от ума».


Обыкновенная история

Книга, которая написана более чем полвека назад и которая поразительно современна и увлекательна в наше время. Что скажешь – классика… Основой произведения является сопоставление двух взглядов на жизнь – жизнь согласно разуму и жизнь согласно чувствам. Борьба этих мировоззрений реализована в книге в двух центральных образах – дяди, который олицетворяет разумность, и его племянника, который выражает собой идеализм и эмоциональность. Одно из самых популярных произведений русской реалистической школы.


Обрыв

Классика русской реалистической литературы, ценимая современниками так же, как «Накануне» и «Дворянское гнездо» И.С.Тургенева. Блестящий образец психологической прозы, рисующий общее в частном и создающий на основе глубоко личной истории подлинную картину идей и нравов интеллектуально-дворянской России переломной эпохи середины XIX века.


Счастливая ошибка

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Наташа

«– Ничего подобного я не ожидал. Знал, конечно, что нужда есть, но чтоб до такой степени… После нашего расследования вот что оказалось: пятьсот, понимаете, пятьсот, учеников и учениц низших училищ живут кусочками…».


Том 1. Романы. Рассказы. Критика

В первый том наиболее полного в настоящее время Собрания сочинений писателя Русского зарубежья Гайто Газданова (1903–1971), ныне уже признанного классика отечественной литературы, вошли три его романа, рассказы, литературно-критические статьи, рецензии и заметки, написанные в 1926–1930 гг. Том содержит впервые публикуемые материалы из архивов и эмигрантской периодики.http://ruslit.traumlibrary.net.



Том 8. Стихотворения. Рассказы

В восьмом (дополнительном) томе Собрания сочинений Федора Сологуба (1863–1927) завершается публикация поэтического наследия классика Серебряного века. Впервые представлены все стихотворения, вошедшие в последний том «Очарования земли» из его прижизненных Собраний, а также новые тексты из восьми сборников 1915–1923 гг. В том включены также книги рассказов писателя «Ярый год» и «Сочтенные дни».http://ruslit.traumlibrary.net.


Том 4. Творимая легенда

В четвертом томе собрания сочинений классика Серебряного века Федора Сологуба (1863–1927) печатается его философско-символистский роман «Творимая легенда», который автор считал своим лучшим созданием.http://ruslit.traumlibrary.net.


Пасхальные рассказы русских писателей

Христианство – основа русской культуры, и поэтому тема Пасхи, главного христианского праздника, не могла не отразиться в творчестве русских писателей. Даже в эпоху социалистического реализма жанр пасхального рассказа продолжал жить в самиздате и в литературе русского зарубежья. В этой книге собраны пасхальные рассказы разных литературных эпох: от Гоголя до Солженицына. Великие художники видели, как свет Пасхи преображает все многообразие жизни, до самых обыденных мелочей, и запечатлели это в своих произведениях.