Письма Сергея Довлатова к Владимовым - [14]
Именно поэтому меня давно удивляет интимная близость между Максимовым и Андреем Седых. Я никогда не пойму, что общего у фанатика и при всем его жлобстве — идейного человека Максимова с этим старым прохиндеем? Полностью и абсолютно доказано, что Седых крал деньги, жертвуемые Бунину Рахманиновым и Кусевицким, но никого это не интересует. У нас считается: если украл и не попался, значит — умница, настоящий бизнесмен. Я ничего не преувеличиваю. Здесь именно воруют, грабят, причем нисколько не фигуральным, а самым базарным или вокзальным способом. К сожалению, это относится только к нашей эмиграции. Среди стариков ворья меньше, Седых почти исключение. Какой бы причудливой, смехотворной и даже болезненной ни была деятельность Вадима Белоцерковского[86], я не могу, сравнивая его с нашими, забыть о том, что он во всяком случае — не вор и не жулик. В Нью-Йорке это воспринимается почти как святость. Ладно…
Скоро вам что-то пошлет (или даже уже послал) еще один славянский мыслитель Женя Наклеушев[87], печатавшийся в «Континенте». По типу он начетчик, деревенский философ в оловянных очках и с самодельным телескопом в руке. Тем не менее, я, например, читаю его с интересом. На фоне всеобщего (не в Европе, а в Америке) балагурства, порядком мне надоевшего, хотя я отчасти сам его и взращивал, Наклеушев выглядит привлекательно. Должен сказать, что я еще в 1980-м году объяснял (как старший товарищ) Вайлю и Генису следующее. Если писатель лишен чувства юмора, то это — большое несчастье, но если он лишен чего-то обратного, скажем, чувства драмы, то это — еще большая трагедия. Все-таки, почти не нажимая педалей юмора, Толстой написал «Войну и мир», а без драматизма никто ничего великого не создал. Чувство драмы было у Тэффи, у Аверченко, не говоря о Зощенко или Булгакове. Разве что одни лишь Ильф с Петровым обходились (и то не всегда) без этого чувства, создавая чудные романы. Короче, мне все время вспоминаются слова Бердяева: «Некоторым весело даже в пустыне. Это и есть пошлость»[88]. Это Бердяй (как его называет Бродский) имел в виду нашу русскую прессу в Америке.
Что касается рецензии Тудоровской на «Ремесло»[89], то хочу настоятельно попросить вас — никогда и никаких рецензий не печатать «из симпатии к своему автору», если эти рецензии почему-либо вам не нравятся. Я не хотел бы говорить, что она пишет плохо, хотя бы потому, что Тудоровская очень внимательна ко мне, и в то же время я не хотел бы говорить, что она пишет хорошо, хотя бы потому, что это значило бы — мое одобрение ее похвалам в мой же адрес. (Простите за муторную стилистику.) Короче, умоляю вас всегда действовать, исходя из своих правил и вкусов.
Некрасова от всей души поздравляю с 75-летием и уверенно прошу вас поставить под поздравлением имена Парамонова, Вайля и Гениса. Мою фамилию ставьте всюду, где сочтете нужным, — я люблю покрасоваться.
Как уже говорилось по телефону, я забыл о чести и продал в газету «Панорама» несуществующую эротическую повесть о любви эмигрантки Муси Татарович и гангстера-латиноамериканца Рафаэля[90]. Распущенная, но симпатичная женщина Татарович олицетворяет собой эмиграцию и даже Россию, а Рафаэль олицетворяет Запад. Уверяю вас, что эта страшная чушь ни при каких обстоятельствах не могла бы появиться в «Гранях». Как только (если) напишу что-то стоящее, сразу же отправлю вам.
Что же касается ваших дел, то в качестве рецепта и даже заклинания остается лишь процитировать слова, помещенные на зеленой обложке одного совсем не зеленого автора, а именно — «Не обращайте вниманья, маэстро!»[91] и — соответственно — не прерывайте работы. Кстати, последние записи Окуджавы производят исключительное впечатление. «Эмигрант с Арбата» и «Римская империя»— шедевры. И стихи замечательные. С другой стороны, я уже года три слышу о каком-то немыслимо популярном в Союзе Александре Розенбауме. И вот мне дали его кассету — это страшная дешевка. Пародия на Высоцкого, но без точности, без юмора, а главное — без боли. Вырисовывается какой-то ряженый уголовник Милославский в роли Хлопуши.
Однако письмецо затянулось. Да, что вы решили насчет Сагаловского? Днем получил от него цикл стихов «Занимательная физика». Стихотворение про закон Архимеда кончается так: «Им определение дано, век оно умы людей тревожит, телу, погруженному в говно, никакая сила не поможет»[92].
Обнимаю вас. Будьте здоровы.
С. Довлатов
22 июня (1986)
Дорогие Наташа и Георгий Николаевич! Мы тут не знаем, чем закончилась вся эта история, но, предполагая худшее, обнимаем вас и просим не падать духом[93]. Хотелось бы знать, какие у вас перспективы в смысле пропитания, и вообще, что будет дальше? Не может ли произойти чего-то такого, в результате чего вы окажетесь в Америке? Во всех случаях, как писал Зощенко — литература продолжается[94].
Представляю себе, как из-за всего этого сходит с ума Н. Е.
Если будет возможность, черкните в двух словах, как развиваются события. А я сообщу всем заинтересованным лицам в Америке.
Ваш С. Довлатов
20 сент. (1986)
Дорогие Наташа и Георгий Николаевич!
Я не спрашиваю — как ваши дела, поскольку догадываюсь, что вы находитесь в эпицентре разговоров, отношений, слухов, деловых попыток и так далее, то есть претендовать на длинное письмо от вас было бы нахальством. В общем, я ни о чем не спрашиваю, а наоборот, сообщаю, что мы вас любим, уважаем и надеемся еще с вами поработать. Все помнят, что Владимов был единственным нормальным редактором на Западе.
Сергей Довлатов — один из наиболее популярных и читаемых русских писателей конца XX — начала XXI века. Его повести, рассказы и записные книжки переведены на множество языков, экранизированы, изучаются в школе и вузах. «Заповедник», «Зона», «Иностранка», «Наши», «Чемодан» — эти и другие удивительно смешные и пронзительно печальные довлатовские вещи давно стали классикой. «Отморозил пальцы ног и уши головы», «выпил накануне — ощущение, как будто проглотил заячью шапку с ушами», «алкоголизм излечим — пьянство — нет» — шутки Довлатова запоминаешь сразу и на всю жизнь, а книги перечитываешь десятки раз.
Сергей Довлатов — один из наиболее популярных и читаемых русских писателей конца XX — начала XXI века. Его повести, рассказы и записные книжки переве дены на множество языков, экранизированы, изучаются в школе и вузах. «Заповедник», «Зона», «Иностранка», «Наши», «Чемодан» — эти и другие удивительно смешные и пронзительно печальные довлатовские вещи давно стали классикой. «Отморозил пальцы ног и уши головы», «выпил накануне — ощущение, как будто проглотил заячью шапку с ушами», «алкоголизм излечим — пьянство — нет» — шутки Довлатова запоминаешь сразу и на всю жизнь, а книги перечитываешь десятки раз.
Сергей Довлатов родился в эвакуации и умер в эмиграции. Как писатель он сложился в Ленинграде, но успех к нему пришел в Америке, где он жил с 1979 года. Его художественная мысль при видимой парадоксальности, обоснованной жизненным опытом, проста и благородна: рассказать, как странно живут люди — то печально смеясь, то смешно печалясь. В его книгах нет праведников, потому что нет в них и злодеев. Писатель знает: и рай, и ад — внутри нас самих. Верил Довлатов в одно — в «улыбку разума». Эта достойная, сдержанная позиция принесла Сергею Довлатову в конце второго тысячелетия повсеместную известность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Двенадцать глав «Наших» создавались Довлатовым в начале 1980-х годов как самостоятельные рассказы. Герои — реальные люди, отсюда и один из вариантов названия будущей книги — «Семейный альбом», в которой звучит «негромкая музыка здравого смысла» (И. Бродский), помогающая нам сохранять достоинство в самых невероятных жизненных ситуациях.
Сергей Довлатов — один из самых популярных и читаемых русских писателей конца XX — начала XXI века. Его повести, рассказы, записные книжки переведены на множество языков, экранизированы, изучаются в школе и вузах. Удивительно смешная и одновременно пронзительно-печальная проза Довлатова давно стала классикой и роднит писателя с такими мастерами трагикомической прозы, как А. Чехов, Тэффи, А. Аверченко, М. Зощенко. Настоящее издание включает в себя ранние и поздние произведения, рассказы разных лет, сентиментальный детектив и тексты из задуманных, но так и не осуществленных книг.
“Да, но и другие сидят и работают, и ими создается индустрия высокой марки, и опять обидно, что на лучших океанских пароходах, аэро и проч. будут и есть опять эти фокстроты, и пудры, и бесконечные биде.Культ женщины как вещи. Культ женщины как червивого сыра и устриц, – он доходит до того, что в моде сейчас некрасивые женщины, женщины под тухлый сыр, с худыми и длинными бедрами, безгрудые и беззубые, и с безобразно длинными руками, покрытые красными пятнами, женщины под Пикассо, женщины под негров, женщины под больничных, женщины под отбросы города”.
Межвоенный период творчества Льва Гомолицкого (1903–1988), в последние десятилетия жизни приобретшего известность в качестве польского писателя и литературоведа-русиста, оставался практически неизвестным. Данное издание, опирающееся на архивные материалы, обнаруженные в Польше, Чехии, России, США и Израиле, раскрывает прежде остававшуюся в тени грань облика писателя – большой свод его сочинений, созданных в 1920–30-е годы на Волыни и в Варшаве, когда он был русским поэтом и становился центральной фигурой эмигрантской литературной жизни.
Настоящая публикация — корпус из 22 писем, где 21 принадлежит перу Георгия Владимировича Иванова и одно И.В. Одоевцевой, адресованы эмигранту «второй волны» Владимиру Федоровичу Маркову. Письма дополняют уже известные эпистолярные подборки относительно быта и творчества русских литераторов заграницей.Также в письмах последних лет жизни «первого поэта русской эмиграции» его молодому «заокеанскому» респонденту присутствуют малоизвестные факты биографии Георгия Иванова, как дореволюционного, так и эмигрантского периода его жизни и творчества.
Полное собрание писем Антона Павловича Чехова в двенадцати томах - первое научное издание литературного наследия великого русского писателя. Оно ставит перед собой задачу дать с исчерпывающей полнотой все, созданное Чеховым. При этом основные тексты произведений сопровождаются публикацией ранних редакций и вариантов. Серия сочинений представлена в восемнадцати томах. Письма Чехова представляют собой одно из самых значительных эпистолярных собраний в литературном наследии русских классиков. Всего сохранилось около 4400 писем, написанных в течение 29 лет - с 1875 по 1904 год.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Наум Иосифович Сагаловский (род. в 1935 г. в Киеве) — поэт, сатирик, по основной профессии инженер, закончил Новочеркасский политехнический институт, в 1979 г. эмигрировал в США, живет в Чикаго, до эмиграции с Довлатовым знаком не был. Печатался в газетах «Новый американец», «Панорама», «Новости», журналах «Семь дней», «22» и др. Автор стихотворных книг «Витязь в еврейской шкуре» (Нью-Йорк, «Dovlatov's Publishing», 1982), «Песня певца за сценой» (Чикаго, «Renaissanse Publishing», 1988) и совместного с Вагричем Бахчаняном и Сергеем Довлатовым сборника «Демарш энтузиастов» (Париж, «Синтаксис», 1985).Письма Сергея Довлатова к Науму Сагаловскому печатаются впервые, с небольшими купюрами, касающимися излишне острых реплик в адрес живых людей.
Публикуемые письма Сергея Довлатова относятся к двум последним годам его жизни. Помимо всяческих остроумных частностей, они интересны как документ, дающий представление о поре, когда запретные в нашей стране литературные имена стали появляться на страницах отечественных изданий. В свою очередь и у наших нечиновных людей прорезалась возможность выезжать за границу на симпозиумы, конференции и прочие далекие от пропаганды советского образа жизни мероприятия. С этими двумя переплетающимися сюжетами и связана публикуемая часть писем Довлатова.
Переписка с Сергеем Довлатовым охватывает более чем двадцатилетний период нашей дружбы. Первые два года мы переписывались, живя в одном городе — Ленинграде. Потом начались «великие перемещения». В 1969 г. Довлатов уехал в Курган, а потом — в Таллинн. В 1975 г. наша семья эмигрировала в США и поселилась в Бостоне. Три года спустя эмигрировал Довлатов. Все эти годы, где бы мы ни находились, мы продолжали нашу дружбу и нашу переписку.Людмила Штерн.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.