Письма с Земли - [61]
Очень любопытная вещь – неправильные ассоциации, вызываемые некоторыми словами. Возьмем, например, слово «раскаяние». Мы без всяких размышлений ассоциируем его исключительно с понятием греха. Мы с детства верим, что раскаиваемся только в плохих поступках, хотя на самом деле мы без конца и трудолюбиво раскаиваемся в совершенных нами хороших поступках. Очень часто, раскаиваясь в грехе, мы проделываем это поверхностно, по обязанности, равнодушно, чисто умозрительно; но когда мы раскаиваемся в хорошем поступке, раскаяние это бывает мучительным, жгучим и изливается прямо из сердца. Очень часто, раскаявшись в грехе, мы прощаем себя и забываем о случившемся. Но, раскаиваясь в хорошем поступке, мы редко обретаем мир душевный и обычно продолжаем терзаться до конца своих дней. И это раскаяние остается вечно юным, сильным, глубоким и деятельным! От всего сердца облагодетельствовав неблагодарного человека, с каким упорством, с какой неизменной энергией раскаиваетесь вы в этом! По сравнению с этим раскаянием раскаяние во грехе – нечто пресное, жалкое и минутное.
Я убежден, что всякий средний человек во всем похож на меня, иначе я не стал бы так обнажать свою сущность. Я говорю – «средний человек» и ограничиваюсь этим, ибо не сомневаюсь, что существуют люди, которые не раскаиваются в своих добрых поступках, даже когда им платят лишь предательством и неблагодарностью. Я считаю, что этой горстке великодушных людей следовало бы находиться на небесах – тут они только путаются под ногами. За свою жизнь я совершил несколько миллионов грехов. Во многих из них я, возможно, раскаялся, но сейчас уже не помню; в других я собирался раскаяться, но как-то не собрался; и все их я позабыл, за исключением самых последних и двух-трех давнишних. За свою жизнь я совершил одиннадцать хороших поступков. Я помню их все и четыре из них – с удивительной ясностью. И стоит мне вспомнить любой из этих четырех, как я принимаюсь раскаиваться – что случается не реже пятидесяти двух раз в год. И раскаиваюсь я в них все с той же жгучей горечью, как и в первый раз. Если я просыпаюсь ночью, они уже тут как тут и составляют мне компанию до утра. Ни один из совершенных мною грехов не служил мне так долго, кроме одного. И ни в одном из своих грехов я не раскаивался с таким неизменным пылом и искренностью, как в этих четырех прекрасных и благородных поступках.
Возможно, вы, читающие эти строки, принадлежите к горстке заблудших, место которым – на небесах. В этом случае вы не поймете, о чем я рассказываю, и мои слова вам не понравятся; но они понравятся вашему ближнему, если ему исполнилось пятьдесят лет.
[МОЛИТВА О ПРЯНИКЕ][51]
Я начал ходить в школу четырех с половиной лет. В те времена общественных школ в Миссури не было, зато было две частных школы, где брали за ученье двадцать пять центов в неделю, да и те попробуй получи. Миссис Горр учила малышей в бревенчатом домике на южном конце Главной улицы. Мистер Сэм Кросс занимался с детьми постарше, в доме, обшитом тесом, на горке. Меня отдали в школу миссис Горр, и я даже теперь, через шестьдесят пять с лишним лет, очень ясно помню мой первый день в этом бревенчатом домике, по крайней мере один эпизод этого дня. Я в чем-то провинился, и меня предупредили, чтоб больше я этого не делал и что в следующий раз меня за это накажут. Очень скоро я опять провинился, и миссис Горр велела мне найти прутик и принести его. Я обрадовался, что она выбрала именно меня, так как полагал, что скорей всякого другого сумею найти подходящий для такого случая прутик.
В уличной грязи я разыскал старую щепку от бочарной дубовой клепки дюйма в два шириной, в четверть дюйма толщиной и с небольшим выгибом с одной стороны. Рядом валялись очень хорошие новые щепки того же сорта, но я взял именно эту, хотя она была совсем гнилая. Я понес ее миссис Горр, отдал и остановился перед ней в кроткой и смиренной позе, которая, по-моему, должна была вызвать сочувствие и снисхождение, но этого не случилось. Она посмотрела на меня и на щепку в равной степени неодобрительно, потом назвала меня полным именем: Сэмюел Ленгхорн Клеменс (вероятно, я еще ни разу не слыхал, чтобы кто-нибудь произносил все эти имена сразу, одно за другим), и сказала, что ей стыдно за меня. «Впоследствии я узнал, что если учитель называет ученика полным именем, то это ничего доброго не сулит. Она сказала, что постарается выбрать мальчика, который больше моего смыслит в прутьях, и мне до сих пор становится горько при воспоминании о том, сколько мальчиков просияло от радости, в надежде, что выберут их. За прутом отправился Джим Данлеп, и, когда он принес выбранный им прут, я убедился, что он знаток в этом деле.
Миссис Горр была дама средних лет, уроженка Новой Англии, строго следовавшая всем ее правилам и обычаям. Она всегда начинала уроки молитвой и чтением главы из Нового Завета; к этой главе она давала краткие пояснения. Во время одной из таких пояснительных бесед она остановилась на тексте: «Просите, и дастся вам» – и сказала, что если человек очень хочет чего-нибудь и усердно об этом молится, то его молитва, без сомнения, будет услышана.
