Письма с острова Скай - [51]

Когда она распахнула дверь и я увидел, как посреди кухни ты отплясываешь джигу в старом свитере и широких брюках гольф, то сразу понял — хочу, чтобы ты стала моей девушкой. А если бы ты не полюбила меня, я остался бы твоим лучшим другом на всю жизнь, лишь бы быть рядом с тобой.

Твоя мама сразу раскусила мои намерения. Когда она провожала меня вниз по лестнице, то сначала поблагодарила, а потом сказала: «Она думает сердцем. Не разбей его». Вот почему мне потребовалось две недели, прежде чем снова появиться у вас.

Однако я представить не могу, что она сочиняла любовные стихи! Хотя, наверное, она потому и увидела меня насквозь еще в тот момент, когда я только-только остановил на тебе взгляд. Неужели это правда, что ты ни разу не замечала, чтобы она написала хоть строчку? После твоего письма я тут поспрашивал и узнал, что у нее вышло целых семь книг. Семь! Моя бабка прожила вдвое дольше, чем твоя мама, но не состряпала бы и одной приличной строфы, даже если бы от этого зависела судьба мира.

Что еще ты узнала? Полагаю, стихотворения с именем и адресом этого Дэйви тебе не попадалось на глаза?

Люблю,

Пол.

Пекан-Милтен, Скай

6 сентября 1940 года (не представляю,

какой это день недели!)

Милый Пол!

Нет, никаких адресов между страницами, но зато я нашла там цветы, травинки, завитки овечьей шерсти, песчинки. Похоже, она носила книги по всему острову, собирая в них то, что попадалось ей на пути.

В ее последнюю книгу «Из хаоса», с красной, почти не потрепанной от чтения обложкой, вложены фотографии. С одной мне улыбался веселый молодой мужчина в клетчатом пиджаке. На другой — темноволосая женщина в светлом платье из одних оборочек с тоской смотрит в объектив камеры. А еще на одной все тот же юноша в робе и академической шляпе, гордо выпятив подбородок, стоит рядом с молоденьким деревцем.

На последнем снимке, запрятанном в самом конце книги, изображена пара, идущая по улице. За ними слились в туманное пятно пешеходы и машины. Мужчина обеими руками обнял женщину за талию и наклонился, чтобы шепнуть ей что-то на ухо. Одну руку она поднесла к лицу, словно прячась от фотокамеры, но при этом счастливо смеется, запрокинув голову. В уголке фотографии кто-то надписал: «1915. Мы». Хотя снимок нечеткий, можно понять, что мужчина — тот же, что и на других фотографиях. Он же водитель «скорой помощи», изображенной на задней стене коттеджа «Сео а-нис». Женщина — это моя мама.

Этот снимок такой искренний и беззаботный! Только они двое во всем мире, случайно запечатленные фотокамерой в момент рождения тайного романа. Осторожность ее пальцев, прижатых к щеке, отступает перед безрассудным счастливым смехом. В этот миг размытое пятно городского пейзажа за их спинами ничего не значит. Должно быть, это и есть тот Лондон, который ищет мама и в котором снова желает оказаться. Хочет найти место для уединения, когда вокруг бушует война.

Он ее муза, это точно. Хотя имя Дэвид ни разу не встречается ни в одной из ее книг, я знаю, что стихи написаны для него. Человека, к которому мама в них обращается, она называет «моим магнитом», «моей теплой летней ночью» и тем, к кому «летит мое сердце».

Бабушка не говорит ни слова. Только кивает и постукивает пальцами по стопке поэтических сборников с таким видом, будто в них содержатся все тайны вселенной. А может, так оно и есть. Учась в школе, я совершенно не понимала, о чем говорится в том или ином стихотворении. Так с чего я взяла, что сейчас что-то разгляжу в стихах?

Помню одно стихотворение, которое мама читала мне перед сном, между сказками и гэльскими колыбельными. Оно о ветре, приходящем с моря, свежем и солоноватом. О том, как он взбивал волны и взлетал на самый верх скал, пуская стрелы холода в каждого, кто смел встать у него на пути. Не знаю, сама ли мама сочинила его, поскольку не нашла ничего похожего в ее книгах, но оно единственное, которому она меня научила.

Я вспомнила это стихотворение, гуляя по острову. Вот стою на холме, смотрю на море и выкрикиваю строчку за строчкой прямо в ветер. Он полощет подол моего платья, швыряет брызги на мои голые руки и оставляет вкус соли на губах. И я понимаю, о чем говорится в этом стихотворении.

Потому что, сколько бы ни хлестали тебя порывы ветра на холмах, сколько бы ни требовал он заметить его, в тот момент, когда ты спускаешься вниз, он пропадает. О нет, внизу ветер ничуть не слабее: чайкам приходится бороться с ним, травы клонятся до самой земли. Ветер рядом, как и прежде, но спустя какое-то время он исчезает для тебя. Ветер — это данность, константа, ожидаемое. Ты не думаешь о том, что он есть, и вдруг он налетает на тебя, наполняет твой рот, и твои уши, и твою душу, и ты вспоминаешь, что значит дышать. Ты дышал каждый день, но только в тот миг ощутил себя живым.

С того дня как ты вошел в нашу кухню с корзиной капусты, ты оставался рядом. Всегда со мной, как ветер. Но когда я увидела в почтовом ящике твое первое письмо, сердце мое застучало, как никогда раньше. Ты налетел на меня, и я поняла, что влюблена.

Я хочу, чтобы ты был здесь, со мной, и тоже почувствовал ветер. Он — сама поэзия.