Письма с фронта. «Я видел страшный лик войны» - [11]
— Мама, а это нам нужно такое? — спросил мальчик. Мать поглядела, ребенок показал ей гирю от часов-ходиков.
— Такое не нужно — куда оно годится! — сказала мать. — Другое ищи…
Ребенок усиленно разрывал горелую землю, желая поскорее найти знакомые, привычные вещи и обрадовать ими мать; это был маленький строитель родины и будущий воин ее. Он нашел спекшуюся пуговицу, протянул ее матери и спросил:
— Мама, а какие немцы?
Он уже знал — какие немцы, но спросил для верности или от удивления, что бывает непонятное. Он посмотрел вокруг себя — на пустырь, на хромого солдата, идущего с войны с вещевым мешком, на скучное поле вдали, безлюдное без коров.
— Немцы, — сказала мать, — они пустодушные, сынок… Ступай, щепок собери, я тебе картошек испеку, потом кипяток будем пить…
— А ты зачем отцовы валенки на картошку сменяла? — спросил сын у матери. — Ты хлеб теперь задаром на пункте получаешь, нам картошек не надо, мы обойдемся… Отца и так немцы убили, ему плохо теперь, а ты рубашку его променяла и валенки…
Мать промолчала, стерпев укоризну сына.
— А мертвые из земли бывают жить?
— Нет, сынок, они не бывают.
Мальчик умолк, неудовлетворенный.
Неосуществленная или неосуществимая истина была в словах ребенка. В нем жила еще первоначальная непорочность человечества, унаследованная из родника его предков. Для него непонятно было забвение, и его сердцу несвойственна вечная разлука.
Позже я часто вспоминал этого ребенка, временно живущего в земляной щели… Враждебные, смертельно-угрожающие силы сделали его жизнь при немцах похожей на рост слабой ветви, зачавшейся в камне, — где-нибудь на скале над пустым и темным морем. Ее рвал ветер и ее смывали штормовые волны, но ветвь должна была противостоять гибели и одновременно разрушать камень своими живыми, еще не окрепшими корнями, чтобы питаться из самой его скудости, расти и усиливаться — другого спасения ему [ей] нет.
Эта слабая ветвь должна вытерпеть и преодолеть и ветер, и волны, и камень: она — единственно живое, а все остальное — мертвое, и когда-нибудь ее обильные, разросшиеся листья наполнят шумом опустошенный войною воздух мира, и буря в них станет песней.
Андрей Платонов на фронте
Тема Великой Отечественной войны и судьбы фронтовиков — значительная часть творческого наследия фронтового корреспондента газеты «Красная звезда» Андрея Платонова. Рассказы и очерки о военном лихолетье были напечатаны в 1940-х годах в четырех книгах писателя — «Одухотворенные люди», «Рассказы о Родине», «Броня» и «В сторону заката солнца».
Атака. 1942
Один наш командир поднимал своих бойцов в атаку, был сильный огонь противника, у командира оторвало миной левую руку; тогда он взял свою оторванную руку в правую, поднял свою окровавленную руку над своей головой, как меч и как знамя, воскликнул: «Вперед!» — и бойцы яростно пошли за ним в атаку.
Андрей Платонов
Воронеж после освобождения от немецких войск. 1943
Вчера был в Воронеже немного (проехал его на грузовике)… Город стал призраком, как дух, — таким он мне представился. Я даже плакал.
Андрей Платонов, 28 мая 1943 г.
Похороны убитого на фронте. 1942
Смерть. Кладбище убитых на войне. И встает к жизни то, что должно быть, но не свершено: творчество, работа, подвиги, любовь, вся картина жизни несбывшейся, и что было бы, если бы она сбылась.
Андрей Платонов
Уборка урожая рядом с подбитым танком КВ-1. 1943
Уборка урожая под обстрелом, смелость и выдержка крестьянок. Цепкость за дворы… Вывезенное за 25–35 км население при первом случае возвращается. Вывозить дальше — нужен гигантский транспорт.
Андрей Платонов
Немецкий солдат рядом с телами погибших красноармейцев. 1941
В предсмертный миг часто бывает у солдата: проклятье всему миру-убийце и слезы о самом себе, слезы разлуки навек. Слеза одна, на две не было силы. По смерти миллионов людей — живых замучает совесть об умерших.
Андрей Платонов
Музыка в окопе. 1943
Землеройная война: нужна и техника землеройства. В земле, родившей, вскормившей нас, наше убежище и наше движение вперед на врага.
Андрей Платонов
Веселый разговор у костра. 1944
На войне: душа еще живого все время требует, чтобы мелочи (игра, болтовня, ненужный какой-либо труд) занимали, отвлекали, утомляли ее. Ничего не нужно в тот час человеку — лишь одни пустяки, чтобы снедать ими тоску и тревогу.
Андрей Платонов
Лошади усталые, битые, немощные — бросаемые на войне, они стоят одиноко в полях при смерти. Одна очутилась на ничейной земле — и спокойно стояла под огнем. Ее долго не убивало.
Андрей Платонов
Драма великой и простой жизни: в бедной квартире вокруг пустого деревянного стола ходит ребенок лет 2–3-х и плачет — он тоскует об отце, а отец его лежит в земле, на войне, в траншее под огнем, и слезы тоски стоят у него в глазах; он скребет землю ногтями от горя по сыну, который далеко от него, который плачет по нем в серый день, в 10 ч[асов] утра, босой, полуголодный, брошенный.
Андрей Платонов
На родном пепелище. 1943
В опаленном бурьяне была зола от сгоревшего жилища, и там лежало обугленное мертвое дерево. Возле дерева сидела утомленная женщина, с тем лицом, на котором отчаяние от своей долговременности уже выглядело как кротость. Она выкладывала из мешка домашние вещи — все свое добро, без чего нельзя жить. Ее сын, мальчик лет восьми-девяти, ходил по теплой золе сгоревшей избы, в которой он родился и жил.
