Письма - [244]

285. Ему же.

Слышу, что обратился ты к человеку, которого не намерен я назвать по имени, потому что недостоин воспоминания тот, кто решился вести жизнь тяжкую и трудную для любителей добродетели. Но, впрочем, если он одумается, то прими его оправданным. Если же и нет, но ты знаешь, что, как только первый приступишь к примирению, он будет благодарен, сделай это. И получишь сугубый венец — и за свое любомудрие, и за его обращение.

286. Диакону Исхириону.

Ясно передав тебе бывший у меня с одним человеком краткий разговор, думаю дать этим ответ на то, о чем ты писал. Однажды встретился со мною некто и говорит: «Сделай меня праведным». Я спросил: «Может ли сделаться праведным тот, кто грешен?» Но так как он сказал, что уже не грешит, то ответил я: «Если говоришь правду, то сделался уже тем, чем желал».

287. Епископу Исидору.

Приходил ко мне тот человек, о котором писал ты. Казалось, был он печален, но были признаки и того, что он радуется. Ибо на лице его, представляющемся унылым, ясно проявлялась приятная мысль. Когда же начал я испытывать его на словах и принудил тайны свои выставить на свет, то, как будто пойманный, показал он на щеках своих улыбку, смешанную с раздражением. Потом, разразившись громким смехом, совершенно признался, что случившееся крайне ему приятно.

288. Нилу.

Тело, как мне кажется, надлежит отпеть и предать погребению на том месте, где последовала кончина. Женскою и слишком невысокою почитаю мысль перевозить из городов в города, и выставлять на всенародное смотрение таинства природы, когда вся земля — наше отечество.

289. Диакону Иераку.

Блаженство, пойми, не в обильной трапезе, не в веселом пении, не в текущем отовсюду богатстве, но в довольстве малым, в том, чтобы не иметь недостатка в необходимом. Первое делает душу рабою, а последнее — царицей.

290. Петру.

Худо грешить, еще хуже — прегрешая, оставаться бесчувственным. Но иной по праву назовет самым худшим — повредить произволение и не иметь правого суждения о делах. Первый, может быть, перестанет грешить, второй приобретет как–нибудь ощущение язв и взыщет врача, а последний, с услаждением пребывая во грехе, даже хвалит делающих это.

Посему, насколько человек, не чувствующий пока своей болезни, хуже знающего, что он болен, настолько защищающий болезнь хуже не чувствующего. И потому Ап. Павел сказал: не точию сами творят, но и соизволяют творящим (Рим.1:32); ибо справедливо сказал, что хвалить и соизволять хуже, чем делать. Некоторые, не уразумев сего и вознамерившись это истолковать, вздумали переставить слова и не затруднились дать им такой порядок: не только делающие это, но и соизволяющие делающим; как будто важнее делать и менее важно — соизволять.

Но не знали они, что делать — признак нерадения, а соизволять — признак развращенного сердца; и одно — следствие заблуждения, а другое — нездравого суждения. Нерадивый устыдится и, может быть, придет в покаяние; но тот, кто собственным своим суждением оправдывает страсть, тот не воздержится от порока, не устыдится, но будет еще хвалиться.

291. Епископу Феону.

Всякому ясно: тот, кто наказывает делающих неправду, справедливо понесет большее наказание, если сам будет уличен в том, что делает те же дела, которые велено запрещать другим. Для чего же обманываешь сам себя, как будто ты укрыт от Недремлющего Ока?

292. Ему же.

У тебя, как пишешь, забота — никого не знать; у другого, может быть, — чтобы его никто не знал; а у меня — держаться добродетели, хотя никто из людей знать сего не будет. Посему, у кого из нас более здравый смысл, предоставляю судить читающему.

293. Софисту Арпокре.

Божественное достояние — слово, ибо порождение словесной души — Божий дар, потому и называется словом; ибо цель словесной души — слово. Потому им и превосходим других живых существ, хотя и далеко отстоим от них по телесным свойствам: скорости, силе, величине и всем почти иным. Потому и верховный из стихотворцев сказал: «Из землею питаемых нет никого немощней человека».

А в доказательство, что слово — Божий дар, слушай, как Создатель беседует с Иовом: или ты, брение взем, от земли создал еси животно, и глаголиваго сего посадил на земли (Иов.38:14)? Хотя, по мнению некоторых, слово глаголивый значит: умеющий говорить, но гораздо более оно выражает понятие «словесный», т. е. дающий о себе знать тем, что говорит. Ибо как он стал бы говорящим, если бы не было провозглашающих словом? Да и Ап. Павел слово премудрости называл самым верховным из небесных дарований.

Посему слово есть некое Божественное достояние, но добродетель божественнее, и пребожественна вера. Первое, по моему определению, — это как бы украшение, вторая — как бы тело, а третья — как бы душа. У кого все три, тот ни с чем не сравним и совершен; а у кого не достает чего–либо, и особенно предпочтительнейшего, тот несовершен в той именно мере, в какой ему этого недостает. И хотя много между ними различий; ибо одно из них велико, другое — еще больше, третье же всего больше, но необходимо их соединение.

Ибо слово, хотя и льется обильнее рек, но как оно украсит человека, у которого нет добродетели, т. е. как бы тела? Когда нет того, что украшают, излишне и украшение. И как не утомить слуха, философствуя, — и только на словах? Лучше иметь тело без украшения, нежели украшение без тела. Да и добродетель не будет ли мертва, если она не одушевлена верою, как бы душою? И как явится вера, не имея добродетели, через которую бы она действовала? Как искусный музыкант, если нет у него лиры, не покажет своего искусства, так и благочестие, не проявляемое посредством дел, представляется мертвым и недейственным, и не только по суду мирских ученых, но и по словам Божественных Писаний, ибо сказано: