Письма: Николай Эрдман. Ангелина Степанова, 1928-1935 гг. - [9]

Как подвигается Твой портрет? Что с «Чайкой»? Только враг театра мог придумать «Врагов». Кто у Вас этим занимается? Судя по твоим открыткам, Сибирь переехала в Москву — здесь такое солнце и такая теплынь, какие бывают в самые лучшие беговые дни. (Привет Яншину.)

Володя прислал мне чудесные письма. Чувствуется, что Рыжик смертельно скучает, но, к счастью, юмор его не покинул, и следовательно, он не совсем один.

Я здоров, жую изюм, брожу по Енисею, читаю Твои открытки, гляжу на Твой портрет и очень хочу поцеловать Тебя, длинноногая. Будь молодой и веселой. Николай. Привет Елочке.

* * *

20.01.34 г.

Белый умер.

Чудачка Ты, Линуша, — просишь прощение за свои посылки, как будто я делаю Тебе огромное одолжение, получая их.

Спасибо Тебе, тоненькая, за папиросы — последние дни я курил трубку и вернуться к папиросам было особенно приятно. Спасибо Тебе, худенькая, за свечи — я могу теперь не экономить и читать по ночам в кровати, как Рыжик.

Спасибо Тебе, длинноногая, за «Вечерку» — с нового года Восточная Сибирь лишена московских газет.

Сегодня прочел в иркутской «Правде» о смерти Андрея Белого[8]. Заметка в несколько строк о человеке, который заставлял вести о себе нескончаемые разговоры, когда мы были гимназистами, делает естественное трагичным.

Завидую всем, кто видит Тебя на репетициях, и счастлив, что они Тебя хвалят. Будь веселей, милая, печаль, которую приносит жизнь, превращай в радость, которую несет работа, — не знаю, но, может быть, в этом и заключается один из секретов искусства.

На днях ездил со «своим театром» в Домзак, давали спектакль для заключенных. Домзак — самое культурное место в Енисейске: библиотека, клуб, труппа — самые лучшие в городе. Принимали нас очень любезно, угощали ужином и объявили, что следующей постановкой ставят «Мандат».

В клубе я больше ничего не делал и радуюсь этому без угрызений совести, потому что клуб для меня тоже ничего не сделал. Целую Тебя, хорошая. Николай. Привет Елочке.

* * *

Все три ящика пришли сразу, и я перетаскивал их домой в два приема. Хозяева мои не верили в Твою затею и встречали меня насмешками и остротами. Но не смогли побороть своего любопытства и пришли помогать мне вскрывать ящики. Батареи оказались с трещинами, и я стал волноваться за успех. Соединив проволоку, я вставил вилку в штепсель и... (как пишут в «Мире Приключений») все произошло так, как предсказывали мои хозяева, т.е. ничего не произошло. Но торжество зарвавшихся маловеров продолжалось недолго. Как только я переменил лампочку, они переменили отношение.

Спасибо Тебе, волшебница, Твой фонарь — чудо техники, нежности и внимательности. Я надел его на спинку кресла у своей кровати и читал с таким удобством, что даже не мог много прочесть, потому что все время думал о Тебе.

Пятый день нет открыток, это первый раз за все время, уж не заболела ли Ты, моя милая? Береги себя, хорошая! Завтра пошлю телеграмму. Не мог послать раньше — сберкасса не выдавала денег. Целую Твои руки. Николай. Привет Елочке.

* * *

Телеграмма

Енисейск. 26.12 часов.

(Молния от ваш. кор.)

«Закончена прокладка линии электропередачи Стол — Кровать протяжением 3 метра».

Енисейск. 26.24 часа.

(Молния от ваш. кор.)

«Пуск первой мощной электростанции в условиях Севера прошел образцово. Все обслуживающие механизмы работают отлично. За первые два часа прочитано четыре главы „Исповеди“ Жан-Жака Руссо».

* * *

Начальнику Строительства

А. О. Степановой.

Постройка енисейской электростанции — новый вклад в дело дальнейшего подъема нашей страны и Вашего в моих глазах. ЦК (Целую Коля).

* * *

Москва,

проезд Художественного театра,

Художественный театр Союза ССР им.Горького,

Ангелине Осиповне Степановой.

Енисейск. Сталина, 23. Эрдман.

19 февр. 34 г.

Дела мои складываются из рук вон плохо. Я был уверен, что мы проведем вместе весь Твой отпуск. Союз писателей, отняв у меня «авторские», отнял у меня и эту уверенность. Возможно, что, в связи с новыми обстоятельствами Дина вообще не сможет приехать, а возможно, что она приедет позже и будет принуждена работать в Томске.

Время идет, и, по-видимому, никаких утешительных сообщений из Москвы ожидать нельзя.

Я сделаю все возможное, чтобы мы могли встретиться, но я не могу скрыть от Тебя своих опасений.

Живу я здесь мрачно. За месяц получил всего четыре Твоих открытки — от этого еще мрачней.

Писать пьесу не имеет смысла. Дело не только в том, что меня лишили денег, закрыв мой счет, — для меня закрыли двери всех театров.

Мама говорит, что Ты еще больше похудела. Целую Тебя, ненаглядная. Николай.

P.S. Надеюсь, что в следующем письме заставлю Тебя улыбаться. За это письмо — прости. До чего все паршиво.

* * *

Москва,

проезд Художественного театра.

Художественный театр Союза ССР им.Горького,

Ангелине Осиповне Степановой.

Енисейск. Сталина, 23. Эрдман.

Неужели Ты могла подумать, что я стал писать Тебе реже. Не знаю почему, но с нового года почта стала неузнаваема. К моим проклятьям по ее адресу присоединяются все мои знакомые в Енисейске, а к Твоей обиде по поводу отсутствия писем — все мои знакомые в Москве. Я пишу Тебе часто, Линушенька, а теперь буду писать еще чаще.